Новик

Сниженная высота вала и уменьшенная глубина рва позволяли отсыпать один десятиметровый пролет всего за пару дней. И только потом уже производить работы по сооружению боевых площадок на изломах, установки частокола на гребне, изготовление ворот из пусть примитивного, но подъемного мостика через ров. Ширина ворот была минимальная — только чтобы всадник свободно мог проехать. Поэтому вопрос подъемный мост должен был представлять собой считай узкий мосток. Подъемный же механизм представлял собой обычный спаренный «журавль[10]». Так себе решение, но даже подросток мог легко оперировать этим подъемником. Дополнительно, в закрытом состоянии Андрей планировал применить какой-нибудь стопор на случай повреждения тяг стрелами или еще чем.

Со стороны посмотришь — и смех, и слезы. Прямо колхоз «Светлый путь» перед демонстрации его «достижений» иностранной делегации из киноленты «На Дерибасовской хорошая погода, на Брайтон-бич опять идут дожди». Однако, несмотря на всю ничтожность, убогость и смехотворность укреплений в представлении Андрея, это были укрепления. Без малого пять соток внутреннего пространства. Восемьдесят метров периметра с восемью небольшими боевыми площадками, с которых, через узкие бойницы, можно было работать вдоль вала не только луком, но и даже обычными сулицами. Благо, что пролеты небольшие — всего по десять метров. И на таком расстоянии даже копролитами можно вполне продуктивно кидаться, не то что сулицами.

Внутри же Андрей планировал к осени поставить жилое помещение на всех, конюшню для шести коней, амбар, совмещенный с ледником, сарай для сена, сортир, небольшую баню, малую кузницу с еще меньшей столярной мастерской и, по возможности, сохранить землянку под технические нужды, а также крытую площадку для всякого рода специфических дел, вроде пережигания угля или выпаривания воды, снятой с золы. В тесноте, как говориться, да не в обиде…

Андрей вышел из леса и с удовольствием посмотрел на солнышко. Жарко. Но сидеть в лесу ему было неприятно. Комары.

Да, с горем пополам он сумел вспомнить классный рецепт от них. Просто кладешь влажную тряпку на муравейник. Ждешь, когда ее слегка потерзают эти мелкие насекомые. И потом ей натираешь открытые участки тела. Пованивает, конечно. Но это ничто по сравнению с тем, как достают в лесу кровососы.

Сегодня же он забыл это сделать. И страдал. Поэтому яркое летнее солнышко и пекущая жара воспринимались парнем как избавление от этих «пернатых» жужжалок.

— Потренируемся? — спросил Петр Рябой, положив ему руку на плечо.

— Сначала укрепиться надо.

— Да брось. — махнул он рукой. — Татары скорее к осени ближе заявятся. А о разбойном люде я не слышал, чтобы тут озоровали.

— Чуйка.

— Чуйка — дело такое. Иной раз и на воду дуешь, а когда и голой сракой на угли. И каждый раз чуйка ведет.

— Меня она пока не подводила.

— Думаешь нападут?

— Уверен.

— Тогда почему тут сидишь? Глупо же. Зачем подставляться под удар.

— А что предлагаешь делать?

— В той же Туле пересидеть.

— Еще опаснее. Тут враг себя явит сам. А там — улыбаться тебе в лицо станет да каверзы какие исподтишка творить.

— Ты полагаешь, что свои?

— Я сломал планы многим уважаемым людям. Ты думаешь, они мне это простят? Вот серьезно. Ты бы простил на их месте?

Петр промолчал, хмуро глядя прямо перед собой.

— Я не знаю откуда ждать удара и от кого. Любой из них может. Но подставляться сам не станет. С татарами — бог весть. Эти сами придут, без приглашения. Может быть. А вот с разбойниками… если честно я не уверен, что зимние разбойники были случайностью.

— Думаешь, навел кто-то?

— Да. И, мню, эти же люди продолжал. Кому-то очень не понравилось, что я пытаюсь быть самостоятельным. Если бы пошел к кому из уважаемых людей под руку, то и не трогали. А так… — развел парень руками.

Петр снова промолчал, задумчиво жуя травинку.

— Есть подозрения? — поинтересовался Андрей.

— Воевода отъехал к новому месту службы. В Путивль. Славное место. Прекрасный способ отличиться. Ему ныне не до тебя. Своих забот хватает.

— Воевода и так бы наводить не стал. Он тут чужой человек. Приехал. Посидел немного. Да и двинулся дальше. Не рискнул бы связываться с татями.

— Рад что ты это понимаешь, — очень серьезно произнес Петр.

— Остаются только уважаемые люди. Петр Глаз умер. Я почему-то на него думал поначалу.

— Поначалу?

— Марфа сказала, что он от воеводы пришел как-то сам не свой. Нервный. Возбужденный. Видно он ему что-то посулил. Начал должников своих призывать, да беседовать тишком. И случилось это примерно за седмицу до моего прибытия в Тулу. Не знаю, что там воевода Петру наговорил, но он его явно под монастырь подводил.

— Или под плаху. За татьбу могли и голову снять, невзирая на заслуги. Воеводе он явно был поперек горла.

— Или кто-то ему денег дал.

— Не обязательно денег. — усмехнулся Петр Рябой.

— Он специально не стал спрашивать долг пока мне не было пятнадцати лет?

— Конечно. В четырнадцать лет какой с тебя спрос?

— С воеводой он поделился?