Новик

Это Андрей мог себе позволить начхать на эту условности, так как жил считай в лесу и медленно адаптировался в «тепличных условиях». Да и то — «косячил» направо и налево, несмотря на почти шестилетнюю подготовку. А Марфа-Алиса жила в семье, где ты постоянно на виду. И любое твое действие видно окружающим…

— Я с ней разговаривал о том. — произнес Андрей. — Она забыла. Вот напрочь забыла и все, то, чему ее мамка и бабка учили, да тетки показывали с самого детства. А они ей не верили.

— Так разве бывает?

— Я не знаю, — пожал плечами парень. — Но я вот что сумел заметил. У меня тоже часть памяти отшибло. Людей с трудом узнавал. И произошло в тот же день и примерно в тот же час, что у нее. Совпадение?

— К чему ты клонишь?

— Я долго думал над тем, что это могло быть и раз за разом приходил только к одному выходу — происки какого-нибудь колдуна. Одного в толк не возьму — почему эта ворожба ударили лишь по нам двоим? Али есть еще кто в Туле, кого в тот день повредило?

— Колдовство говоришь?

— А что еще? Мне ведь сказывали, что шел я шел. Вскрикнул. И упал, сомлев. А когда очнулся, то и поначалу не мог понять кто я и где. С Марфой, Евдокия сказала, тоже самое было.

Отец Афанасий задумался.

То, что говорил Андрей, имело определенный смысл и в целом многое объясняло. С одной стороны, а с другой порождало новые вопросы. Прежде всего связанные с колдуном.

Это ведь что получалось? У него в епархии завелся злодей злокозненный? Но почему он тогда уязвил только этих двоих? Хотя почему только двоих? Петр Глаз же, отец Марфы, тоже словно с ума сошел. Да и Евдокия была не в себе.

Может быть на их семейство кто злодея навел? Думал Афанасий. Неужели сотник? Он ведь сильно переживал, что его могут подвинуть. Но тогда причем тут Андрей? Разве что это все было подстроено от и до, и кто-то умело вел всех… Тогда это не абы какой колдун, а первостатейный злодей многоопытный. И беда близко… страшная беда…

Они еще немного поболтали. И отец Афанасий начал вызывать остальных. Но слушал их уже «спустя рукава» и в пол-уха. Да и сказки их о всякого рода волколаках мягко останавливал. Дескать, о чем они говорят? Если Андрей носит крест, читает молитвы, участвует в таинствах, то никаким волколаком он быть не может. Как и его супруга, с которой он поговорил подольше в надежде выудить хоть что-то про вероятного колдуна. Но Марфа после недавнего нападения была удивительно закрытой и по кругу винилась, вполне себе искренне раскаиваясь в том, что двух человек убила…

Ночевать здесь священник не стал.

Не потому, что не хотел, а лишь для того, чтобы поддерживать легенду. Так-то он бы тут и недельку посидел, пытаясь разобраться в том, какого черта происходит. Но… он не имел права слишком уж сильно выделять одного из представителей своей паствы и отлучаться надолго из Тулы.

И теперь сидя на лодке он в изрядной задумчивости смотрел на воду, напряженно думая. Колдуны, волколаки, разбойники… и уставший взгляд Андрея, который явно был в изрядном утоплении от всего этого кошмара. Главное же, он не мог понять — кто кого предупредил. Потому что новость о нахождении в Туле или возле нее сильного колдуна, который очевидно был нанят одним из сотников — страшна. Против кого он обернется дальше? На кого погибель призовет? А если с ним в следующий раз татары сговорятся? Ужас-ужас…

Немного смутила отца Афанасия только информация о том, что Марфа читать-писать умеет. Но проверка легко показала — самоучка.

В те годы ведь как учились[21]?

Сначала ученик изучал азбуку. Названия букв, их очертания, их выговор. Тут вроде бы все нормально. Почти как в XXI веке.

Дальше учили читать склады и слога. Тоже ничего странно и неожиданного. Когда же и этот навык освоен, то начиналось самое интересное. Ученики заучивали наизусть псалтырь и часослов — книгу с молитвами для богослужения на все части дня. И на этом обучение заканчивалось. То есть, вообще.

Ни грамматики, ни синтаксиса, ни орфографии, ничего вообще не изучалось. А речь, во всяком случае, письменная, строилась на основании комбинаторики из заученных фрагментов церковных книг, соединенных вставками и связками. Что порождало большое количество скрытых цитат. Причем в соединениях, сочиняемых самостоятельно, имелось, как правило, много или очень много ошибок, так как автор слабо себе представлял, как правильно построить предложение и фразу. Что наблюдалось даже у князей. Особенно это ярко видно в разного рода хозяйственных записях, в основной массе безграмотных чуть более чем полностью. На их фоне даже корявый язык чатиков выглядел верхом лингвистического совершенства.

Степень же общая грамотности человека определялась объемом заученных книг, что расширяло количество применяемых оборотов и приемов. Псалтырь и часослов — это база. Но по-настоящему грамотные люди[22] тех лет могли легко оперировать фрагментами из Евангелие и других текстов.