Новик

Да, организовать этому идиоту срочный отъезд, накачав его вином до потери пульса. Хотя если он вернётся… Уверен, иноземцу Иоанн Васильевич прощает больше, чем мог бы простить русскому человеку. И всё начнётся сначала. Тогда дискредитировать его в глазах царя, чтобы Стендиша турнули с должности… Попробовать можно. Да, царь останется без врача, но я думаю, даже макака в белом халате справится лучше, чем доктор медицины из Кембриджа, так что попробовать стоит.

Я толкнул Стендиша в плечо, пытаясь до него добудиться.

— Чего тебе… Отвали… — пробурчал он по-английски.

— Идём, скорее, — сказал я, тоже на английском языке. — Тебя там зовут. Царь зовёт.

Он выругался, но нашёл в себе силы подняться. Его шатало, как моряка в шторм, но он всё же пошёл за мной. Само собой, в Кремль.

Глава 17

У Спасских ворот Кремля нас остановили стрельцы, несущие караульную службу. Этого-то я и добивался.

— Братцы! — воскликнул я. — Немец-то! Царя по-иноземному хулил!

— Дохтур это, — сказал стрелец. — Англицкий. Видали его не раз.

Я тоже успел примелькаться в Кремле, да и среди стрельцов был известен. Слава о новой сотне, в которой давали пищали без фитилей, бродила по Москве и окрестностям уже пару месяцев, а после царского визита и вовсе обросла небывалыми слухами.

— Царя поносил, пьяница! — воскликнул я. — В Разбойный приказ его надо, братцы!

— Разберёмся, — буркнул другой стрелец, вышедший из башни на шум.

Сам доктор Стендиш мог только качаться из стороны в сторону в попытке устоять на ногах. Если он что-то и бормотал в своё оправдание, то на английском. Он, кажется, вообще не понимал, что происходит и где он находится.

Короче говоря, Стендиша, вусмерть пьяного, я сдал на руки стрельцам. Они такому виду царского лекаря не слишком-то удивились.

Ну а я наконец отправился к новой стрелецкой слободе. Наш лагерь давно разросся до полноценной слободы, не хватало только собственной церкви и торговых рядов. Остальное всё было. В церковь мы, впрочем, ходили в Андроников монастырь, а торговать нам было попросту некогда.

Уезжал я со смутной надеждой, что Ральфа Стендиша попрут со службы и он перестанет травить царскую семью ртутью и мышьяком. Этот вопрос надо будет держать на контроле, ну а пока я занялся своими прямым обязанностями — написанием устава.

Молодой дьячок скрипел пером, высунув кончик языка от усердия, пока я надиктовывал ему целые параграфы. По-хорошему, стоило бы добавить туда и рисунки, но я снова гнался за дешевизной и скоростью, чтобы этот устав можно было напечатать в кратчайшие сроки, и решил отказаться от иллюстраций.

Диктовал я по своему усмотрению, писарь был волен редактировать мои слова, как ему вздумается. Без изменения смысла и с последующей проверкой, разумеется. Он мог менять форму, но не содержание.

Когда черновая версия была завершена, я прочитал её вслух Леонтию, дал ознакомиться грамотным стрельцам, чтобы исключить спорные моменты и возможное недопонимание. Отредактировать те места, которые покажутся им непонятными, убрать некоторые пункты, которые вызовут протест, и всё в таком духе. Проблем, впрочем, не возникло, этот устав описывал уже сложившийся порядок, а не вводил новые, и критики оказалось немного. Зато обсуждение помогло дополнить его пунктами, о которых я позабыл.

Так или иначе, спустя несколько дней напряжённой работы «Воинский устав стрелецкой службы» был готов. Охватывал он лишь малую часть воинской жизни, затрагивал только стрельцов, а по-хорошему, нужны были ещё отдельные уставы для внутренней службы, гарнизонной и караульной, боевые уставы, и так далее, чтобы зарегулировать абсолютно все аспекты.

Вот только с поместным войском это не получится. Помещик среди своих холопов — сам себе начальник, сам себе командир. Чёткой иерархии в поместном войске нет, местнические споры возникают всякий раз, когда несколько бояр собираются вместе, и споры идут порой настолько жаркие, что бояре могут упустить врага, не сумев определиться, кто из них будет командовать полком правой руки, а кто — полком левой руки. А проиграв местнический спор, какой-нибудь воевода может и вовсе постричься в монахи от осознания своего позора.

Вот и выходило, что какой-нибудь родовитый князёк семнадцати лет от роду, у которого ещё молоко на губах не обсохло, мог командовать войском, задвигая по-настоящему талантливых, но худородных командиров. Эту ситуацию нужно было исправлять, и стрелецкие полки стали небольшим козырем в рукаве Иоанна. Местничество надо было переломать, уничтожить, пока они со своими фантазиями о шляхетской вольнице не уничтожили государство.

С новенькой копией устава, в очередной раз переписанного красивым почерком монастырского дьячка, я отправился в Кремль, но меня ждал жестокий облом. Государь отправился на очередное богомолье в один из многочисленных подмосковных монастырей, и до его возвращения делать мне оказалось абсолютно нечего. Вернулся в слободу несолоно хлебавши.