— Вот что, отроки! — язвительно сказал он, глядя сверху вниз на бывших гладиаторов (это был настоящий фокус, если учесть, что зелёный верзила был выше седого сантиметров на тридцать). — Хватит рисовать всякие бякушки. Здесь вам не детский сад. Здесь — авиация. Учитесь-ка летать по карте. Карты у нас точные, магнитные поля на этой планете не шалят, так что не вижу причин, по которым не сможете начать осваивать карту прямо с сегодняшнего дня. Задания сегодня не сложнее, чем вчера и позавчера. Маршрут — простейший, четырёхугольный. Все углы — прямые. Так что — вперёд!
Процесс обучения полётам у бывших охотников за артефактами шёл на удивление споро. Впрочем, Николай Платонович ничего не говорил. Не хвалил, но и не ругал. Предпочитал наблюдать со стороны, как они «варятся» в собственном «соку». Была ли это его собственная методика, или он выполнял приказ Диты, пока оставалось неизвестным. Остальные новобранцы пока летали на «спарках», и сравнить задания, которые давали бы им — с теми, которые были у «братьев по крови», было попросту невозможно.
Рекруты-новобранцы открыто завидовали более везучим курсантам, но пока к самостоятельным полётам из них не допустили ни одного.
Хуже того, однажды на утреннем построении Сашка недосчитался одного из парней. На законный вопрос — что с ним, — один из землян довольно зло пробурчал, что вчера, вовремя тренировочного полёта на «спарке» с инструктором, прилетевшим вместо Диты, Виталий (его сосед по комнате) так неудачно выполнил один из манёвров, что едва не угробил истребитель.
— Ну, и что с ним стал?
— С кем — с ним? С самолётом?
— Нет, с Виталькой!
— Виталия инструктор выбросил из истребителя.
— Как выбросил?
— Да очень просто. Открыл над морем его кабину, выполнил мёртвую петлю… Парашютов, сам же знаешь, нет.
— Да. Такие слова, как «гуманность», здесь не в моде.
— А ты не юродствуй! Смотри, сам не обложайся. Этот инструктор — ну, тот, который «наказал» Витальку, говорил, что многие начинают хорошо. А потом, когда возникают действительно сложные полёты, многие не справляются. И вообще, отсеивают — беспощадно. Дают, например, очень сложное здание — полёт по замкнутому маршруту типа «звезда». — он носком ноги, не отрываясь, нарисовал символ советской эпохи. — И назначают время — плюс-минус десять минут. Не уложился — поднимаются два тяжёлых истребителя и на глазах у всех в хлам решетят курсанта. Чтобы другим неповадно было. Причём заранее никогда не предупреждают.
— А если с ними повоевать?
— А как? Пушки «ИПЛ-ки» не пробивают броню штурмовика. Зато те нашу — запросто.
— Тогда зачем вообще такие самолёты?
— Так они же учебные. Чтобы научится летать, стрелять.
— А откуда ты всё это знаешь?
— Инструктор, который выкинул Виталия — он живёт теперь со мной. Он всё и рассказал.
— А он не боится, что ты его за друга — того?
— Нет. Не боится. А что ему боятся? Здесь каждый — сам за себя. Да и не друг мне был Виталий. Так. Жили вместе — и всё.
— А что он еще интересного рассказывал?
— Да мало чего. Сказал только, что все боевые самолёты — двухместные. По одному летают только в таких лётных школах.
Ромка Быков — так звали соседа погибшего Виталия — не обманул. Действительно, задания с каждым днём становились всё сложнее — как по тактике, так по технике пилотирования. Николай Платонович никогда ни о чём не предупреждал бывших охотников за сокровищами, но Сашка обратил внимание, что всегда, когда они уходили в небо, из дальнего ангара неизменно выезжали два тяжёлых истребителя-штурмовика. И возле них неотлучно находились по паре пилотов из курсантов второго или третьего года обучения. Заречневу хотелось верить, что эти самолёты — для охраны базы. Но тогда почему когда он встречался с этими пилотами в столовой, по телу у него пробегал неприятный холодок?
Дита закончила набирать письмо на карманном компьюзере, ткнула кончиком ногтя в экран, отправляя его по назначению. Она вышла на капитанский мостик, подошла к Демьяну, сидевшему в кресле капитана судна, положила ему руку на плечо. Человек оглянулся, понимающе кивнул, переместился вперёд — в кресло первого пилота.
— Сколько осталось до дома? — спросила она, зная при этом точный ответ. Просто ей самой очень хотелось услышать, что до её встречи с домом, с матерью и отцом осталось не больше суток.
— Двадцать два часа, командир! — машинально ответил Паршин, даже не успев удивиться столь странному для бессмертной вопросу. Дита усмехнулась, присела в кресло командира корабля, откинулась назад. Она закрыла глаза, вспоминая…