Новобранцы

В тот день на повинную у меня не было никаких шансов. Бабушка с утра была сердита. Соседка нажаловалась, будто я курил ветловый лист и ее беспортошного Кольку обучал. А теперь вдобавок будто я и сливки подобрал. Я приуныл. Выручил Бесхлебник, попавшийся на глаза. Через минуту он очутился под крышкой сундука.

Мне обошлось. Кот получил хорошую трепку. И здесь интересно вот что. Бесхлебник не отличался честностью, и от бабушки перепадало ему бою не раз. Но, думается, кот принимал кару за воровство как справедливое возмездие. Никогда не обижался. Отдубасит его бабаня комлем веника, а через пять минут у них мировая. Она что-нибудь делает, а Бесхлебник так и вьется возле ее ног, трется боком, мурлычет.

— Эва, как ты поешь хорошо, — хвалит его бабушка, — будто сказочку мне баишь… Ну, спасибо тебе. Вот так бы нам и жить всегда дружно.

А вот после этой выволочки за съеденные мной сливки Бесхлебник исчез. Бабушка каждый вечер вздыхает, укоряет себя. Мол, кот помер от ее побоев. Валяется дохлый в полыни на меже, и вороны клюют его очи. А какой был умница, какой красавец! Ведь ни одного светлого волоска — весь как столетняя сажа!

Мне жалко бабушку, как она о коте убивается. И сознаться хочется, душу облегчить. И боязно.

Я-то знаю, где Бесхлебник. Он в колхозном саду у караульщика Наума в шалаше живет. Я уже ходил за ним, хотел принести домой. Бесхлебник оцарапал мне руки в кровь и убежал в малину.

— Обидел ты его, — сказал дед Наум, когда я поведал ему правду. — Тебя бы вот так ни за что ни про что! Ты осерчал бы? То-то! Так и любая скотина. Всякой живой твари и ума отпущено и характера. Но, конечно, в пропорции… Вон лягуха! У нее тоже ум, конечное дело, лягушачий. Ее, скажем, учителем или счетоводом не назначишь, а тебя можно! У тебя ума с колокольню, но ты не гордись! Ты умнее — учи! А обижать не надо. Живая тварь, она тоже понимает, что кривда, что правда…

Решившись, я доложил бабушке про кота, сознался, что посадил его в сундук, и про подушечки рассказал.

— Ладно, прощаю тебе последний раз, — сказала бабушка. — А ты запомни мое слово — чужой вины на себя не бери, а свою на безвинную спину не взваливай! Отсюда и вкус к правде у тебя появится!

Бабушка ушла и вскоре возвратилась с Бесхлебником. Как она его уговорила, не знаю. Кот от нее не отходил ни на шаг. А меня он долгое время не замечал, будто я пустое место.

Вот и мельничные постройки. На кудлатых ветлах орут молодые грачи. У коновязей груженые подводы. Пестрые куры роются под телегами, клюют рассыпанное зерно.

Мельница сегодня в деле. Поскрипывая, крутится осклизлое колесо, сверху по лоткам на широкие плицы хлещет вода.

На мостках под плотиной, где привязан дощаник, Тонька колотит вальком белье. На кусте бузины развешаны сарафанчики сестер. Их у нее четыре. Бабы говорят, они состроены на одну колодку. Только по росту и различишь.

В Кулакове на базаре продают скопинских матрешек. Мельниковы девки точь-в-точь. Глаза пуговицами, носы курносые, белобрысые, и одна другой на голову ниже. Поставь рядом, выйдет лесенка.

— А-а! Рыбачки, — приветливо встречает нас Тонька, — вы чуток погодите, я отполоскаюсь… Я знаю, рыба любит, чтобы тихо…

Петька подмаргивает мне, и я плетусь по берегу с узелками. Нечего на глазах вдвоем торчать. Так мы дорогой сговорились.

Оглядываюсь, кота нет. В лугу над пересохшей старицей кружит плаксивая пара чибисов. Вдали бабы ворошат сено. Скучно стало в лугах, никакой нарядности, ни цветочка. А скоро станут здесь стога, каждый как большая изба без окон. Поглядишь, будто деревня взяла и разбежалась по берегам Истьи. Изба так, изба сяк. Хорошо в ночном спать под стогами.

Позевывая, усаживаюсь у воды. Отсюда видны только коньки крыш мельничных построек. Время тянется медленно. Правду бабушка говорит, что ждать да догонять хуже нет. Полежал на одном боку, на другом. Вздремнул. Петьки нет и нет.

А вдруг немой поймал его? Подкрался — и хвать. Это точно — поймал. Иначе Петька был бы уже здесь.

Я представляю, как Петька сидит в темном амбаре, пропахшем мукой, где хранится гарнц — плата за помол.

А мельничиха уже скачет на лошади в Пронск за милицией. Надо выручать друга, покуда не поздно. Амбар крепкий и замок большой, но я знаю дыру — подкоп, Тонька показала. Мы через этот подкоп в амбар лазили голубей ловить.

Только собрался, из-за мыска выплыл тупоносый дощаник. На носу важно, будто он начальник, сидит кот, сзади Петька сильно гребет лопатой.

Лодка, хрустя песком, притыкается к берегу. Гружу узелки, глиняную черепушку с навозниками, удочки и, срывая досаду, ворчу на Петьку:

— На кой кота взял! Я этому злыдню пескаря в жизнь не прощу! Лучше бы Тимоху взять — брехал бы, сторожил, А с этого никакой работы не спросишь. Ест он больше коровы, а проку ни на чих!

— Ладно тебе, — миролюбиво говорит Петька, — не объест он нас. Где двое, там и третий прокормится…

— Ты, Петька, как хочешь! Я Бесхлебнику и крошки не дам!

— И не давай! Я с ним поделюсь. Садись — поплыли…

Петька вручает мне новенькую деревянную лопату.