Новочеркасск: Роман — дилогия

Рядом с каменщиком в форменном платье, с белым бантом в волосах стояла тоненькая гимназистка с такими же узкими калмыковатыми глазами и смуглым скуластым лицом.

— Дочка, — надтреснутым тенорком окликнул ее каменщик, — исть давай, а то в кишках полковой оркестр заиграет скоро.

Якушев подвинулся на краешек скамейки, уступая каменщику место, а девочка поставила аккуратно завязанный в белую салфетку обед: котелок с наваристым борщом да тарелку с хлебом, куском сала и еще не остывшими домашними котлетами.

— Кушай, батюшка, а я на занятия побежала. Посуду домой не позабудь принести.

Когда она ушла, каменщик показал на обед:

— Прошу угоститься харчишками.

— Нет, нет, — пугливо отпрянул Сергей Андреевич, у которого на этот час даже крошки не побывало во рту.

Но сосед резко его осадил:.

— Да уж чего там. Я ведь и вас, и всю вашу историю знаю. Лет двадцать назад особняк двухэтажный строил, в котором вы изволили жить в расцвете своих купеческих возможностей. Год тот и для меня был очень памятным. Вы изволили в новый особняк вселяться, а мне в январе того года по шапке дали, с должности выгнали. Я ведь в свои молодые годы атаманом станицы Кривянской был. Вот и пришлось в каменщики подаваться.

— Печально… — Бесстрастные глаза Сергея Андреевича оживились, и в каком-то неясном порыве он потянулся к новому знакомому. — Да, да! Ваша фамилия Изучеев. А зовут Яков Федорович?

— Так точно, — засмеялся каменщик.

— И за что же, скажите, пожалуйста…

— Дали мне по шапке? — невесело уточнил Изучеев.

— Да, за что тебя, Яша? — сбивчиво заговорил старик. — Помню, ходили тогда какие-то слухи, будто тебя в неблагонадежные определили…

— Да уж выражайтесь точнее, — невесело усмехнулся собеседник. — В смутьяны определили… в смутьяны. А за что — и того проще сказать. За вольнодумство. Упрекать стали, что веру христианскую забывать начал, в церковь редко ходить взял за правило и на майдане несогласие свое высказал против того, что теперь казаков наших при каждом поводе заставляют рабочий люд нагайками пороть. Вот и весь сказ. Одним словом, дали по шапке, и баста.

— Мой батюшка, Андрей Якушев, тоже в бога не веровал, — укоризненно вздохнул Сергей Андреевич. — Вы, часом, о нем не слышали?

— Об Андрее Якушеве? — воскликнул Яков Изучеев. — Да кто ж о нем на Дону не слышал? В первых любимцах у самого Матвея Ивановича Платова хаживал, герой Отечественной войны, сталоть.

— Все это так, — покачал головой старик. — Не мне судить, однако пошел мой родитель супротив бога и власти законной, поднял руку на своего помещика. Всевышний его и покарал. До того довел, что пришлось родителю моему руки на себя наложить.

Изучеев стиснул тонкие губы и со вздохом покачал головой:

— Ничего, дайте только народной силушке раскачаться. Придет час, ни одного притеснителя в живых не останется. А что касаемо бога, одно могу сказать: за непочтение к богу я пострадал, на боге теперь и зарабатываю.

— То есть как это?

— Эх вы, — расхохотался Изучеев, — а еще в известных коммерсантах ходили! Да как же не понять такой простой истины? Бог, он меня теперь кормит. Вот и котлетки, и этот кус сала от него… Храм-то я возвожу! — И, блеснув ослепительной улыбкой, Яков Федорович протянул руки вверх к вознесшейся над Новочеркасском громаде строящегося собора, весело закончил: — Во как, любезнейший. А теперь берите котлетку, не побрезгуйте, у меня их Прасковьюшка отменно готовит. А я поехал вершить работу. Сейчас меня поднимут на воздуся, и дело двинется дальше. Если господь бог соблаговолит сойти на землю, он мои деяния зело одобрит.

Для старого Якушева знакомство с Яковом Федоровичем стало праздником. И странное дело, при каждой новой встрече они все теплее и теплее начинали поглядывать друг на друга. Шустрая Наденька, ежедневно приносившая отцу обед, тоже почувствовала расположение к старику.

Однажды, когда окрепшая весна ударила во все свои колокола и крутые склоны Новочеркасска, усаженные яблонями, вишневыми и абрикосовыми деревьями, буйно расцвели пышным своим разноцветьем, она поставила на скамейку обед в ту самую минуту, когда из кустов небольшого скверика, в котором они находились, смущенно переминаясь с ноги на ногу, вышел четырнадцатилетний Александр. Увидев девочку-гимназистку, он и вовсе растерялся и после долгой паузы позвал:

— Отец, можно тебя на минуту?

Каждую неделю Александр откладывал от жалких гривенников, выдаваемых ему на завтраки, по две-три копейки, чтобы к концу недели купить что-нибудь отцу: либо немного халвы, которой тот любил лакомиться, либо кусок колбасы с мягким ломтем пышного белого каравая, порой еще горячего. Он знал, где можно было найти в эти часы своего родителя, но о его возникшей дружбе с Изучеевым ничего не ведал и поэтому был растерян от неожиданности.