Новочеркасск: Роман — дилогия

— Ты не вставай, — сказал он, заметив, что отец подтягивает к себе палку с оленьей головой. — Вот, возьми, а я помчусь домой, а то много уроков задали, — закончил он, передавая пакет. Старик благодарно прижал подарок к груди, но сына не одобрил. Поглядев на него в упор слезящимися от солнца и ветра глазами, грустно покачал головой:

— Да как же так, сынок… Саша… я тебя с добрыми людьми хочу познакомить, а ты стрекача норовишь задать.

Незнакомый крепкий мужчина в запыленной и запачканной известью блузе шагнул навстречу, протягивая руку:

— Не годится, молодой человек. Мы с дочкой просим, а вы…

Пришлось повиноваться. Саша и не заметил, как его ладошка потонула в большой сильной ручище каменщика. От незнакомца веяло здоровьем, силой и добротой. Наденька с пунцовыми от волнения щеками сделала реверанс.

— Ну вот, дорогой Александр Сергеевич, — одобрительно сказал незнакомец, — меня кличьте Яковом Федоровичем, дочь мою — Надеждой. Погутарьте друг с дружкой, а мне от туда зараз надо, — указал он жилистой рукой на самую высокую из всех возводимых стен собора. — Дело такое. Там я действительно на высоте буду. Выше самого царя земного. А? — И он озорно подмигнул, удаляясь от них.

Несколько минут спустя высоко над землей и булыжной площадью столицы Войска Донского поднялись «качели» Изучеева, и все трое оставшихся на земле увидели его гибкую, уменьшенную расстоянием фигуру. Ловко наклоняясь и выпрямляясь, Яков Федорович выполнял свое рискованное дело.

— Надя, а ему там не страшно? — нерешительно спросил Александр.

Девочка окинула его быстрым взглядом.

— Да что вы! Мой папа ничего не боится, — ответила она гордо.

— Но ведь на такой высоте опасно?

Наденька опустила коротко стриженную головку и вздохнула.

— Опасно, — горько подтвердила она. — Так бывает опасно, что однажды я слышала сама, как мама ночью плакала, а папа ее утешал. И говорил при этом: «Потерпи, скоро я уйду. Вот кончится подряд, и уйду. А пока надо терпеть, потому что мы больше нигде не заработаем таких денег». — Девочка вдруг прервала свою речь и так неожиданно перескочила на другую тему, как одни лишь подростки умеют это делать. — Вы к нам приходите, Саша, — тряхнув белым бантом, сказала она. — Мама и папа будут очень рады. Вы ведь на два класса старше меня. Так что, если задачки будут плохо решаться, попрошу когда-нибудь помочь, а не сможете, будет стыдно, как старшему.

— Я задачки в уме решаю, — надулся Александр, — даже корни квадратные извлекаю. Меня за это Пал Палыч в пример всему классу ставит.

— А меня он тупенькой считает, — со смехом призналась Надежда. — Он же и у нас математику преподает.

В эту минуту старый Якушев встал со скамейки и неуверенными шагами двинулся к дому. Надя связала в узел освободившуюся посуду и попрощалась. Саша догнал отца, поддерживая за локоть, повел по улице. Вечером после ужина он сдержанно спросил у отца:

— Ты завтра снова пойдешь гулять к собору?

Старый Якушев погладил его по голове:

— Пойду, сынок, потому что мне очень нравятся эти люди.

— Мне Надя тоже понравилась, — откровенно признался сын и, задув в лампе огонь, босыми ногами протопал к своей кровати.

Весна меняла древнюю донскую землю на глазах. Суровая, когда была скована морозом и со всех сторон продута жесткими степными ветрами, теперь эта земля добрела с каждым днем. Отцвели сады, и спала вода на займище. Аксай и Тузлов постепенно входили в свои берега. Дворники с пристрастием подметали по утрам панели перед новыми зданиями. Предприимчивое купечество оснащало центр вывесками, оповещающими обывателей об открытии новых рестораций, гастрономических и мануфактурных магазинов, гостиниц.

По вечерам в Александровском саду надрывался полковой оркестр, и молодые офицеры из казачьих полков лихо отплясывали со своими барышнями краковяк и мазурку. Лишь в маленьком флигельке, где со своим младшим сыном ютился бывший, а ныне разорившийся торговый казак Сергей Андреевич Якушев, все оставалось прежним. Сын и отец вели все ту же спартанскую жизнь. Сами подметали полы и мыли посуду, рассчитывали деньги на скудный провиант, наперед зная, что жалких средств едва хватит на полуголодное существование.

Однажды Александр заикнулся о том, что ему бы именно сейчас в самую пору бросить гимназию и уйти на завод или пойти в подручные к Якову Федоровичу Изучееву, но отец застучал посохом об пол и визгливым, немощным голосом выкрикнул:

— Хватит! Один уже ушел и через два месяца обещал явиться на побывку. А где он? Где, я спрашиваю? И ты теперь хочешь меня заживо в гроб уложить?

Александр умолк, сраженные его неоспоримым доводом. Когда он загасил свет, в комнате наступила кромешная темень. Засыпая, он слышал сдавленные рыдания отца и безошибочно угадывал, что в эти минуты его престарелый родитель перебирает в памяти все подробности своей невеселой жизни.

На другой день на рассвете они были разбужены отчаянным стуком. Подойдя к порогу, Александр испуганным голосом спросил:

— Кто там?

Дверь трясли так, что старенькие запоры жалобно повизгивали, грозя вот-вот полететь на пол.

— Открывайте, полиция!