Новочеркасск: Роман — дилогия

— Спасибо вам, донцы-молодцы, что так дружно пришли на войсковой круг. В минуты радости и печали атаман Войска Донского всегда с поклоном обращается к вам, верным сынам Дона тихого. Сегодня я собрал вас, дабы объявить о чрезвычайно радостном событии: волею царя-батюшки утвержден окончательный план основания и заселения новой столицы Войска Донского города Нового Черкасска. С этих пор закончатся раз и навсегда наши многолетние страдания от разорительных наводнений и мы получим возможность обитать в сухом и недоступном для затопления городе, коий будет выстроен по последнему слову европейского зодчества. Поблагодарим же за это нашего всемилостивейшего монарха царя Александра Павловича. Ура, лихие черкассцы!

— Ура! — сначала вразнобой, а потом громко и слитно прокричала площадь. Цепкие выпуклые глаза войскового атамана бежали по лицам станичников. Почти каждый были ему знаком, с каждым по-разному сталкивала его служба: с кем в боях и походах, когда приходилось штурмовать вражеские редуты и крепости и каждый раскрывался под неприятельскими пулями сразу, с кем по мирским, порою очень запутанным делам, в которых иной раз разобраться было куда труднее, чем на поле боя.

Внезапно губы его плотно сжались. Это было непередаваемое, молниеносное движение, по которому люди, близко знавшие Матвея Ивановича, безошибочно угадывали в нем смену хорошего настроения плохим. И действительно, широкие глаза под стрельчатыми бровями посуровели. Острый, наблюдательный атаманский взгляд отметил, что никто из самых почтенных домовитых казаков, стоявших впереди, не выразил одобрения, не присоединился к ликованию средних и задних рядов и ни разу не прокричал «ура». Платов вновь поднял сверкающую на солнце булаву, прося тишины. И когда смолкла говорящая масса, он, понизив голос, сказал:

— Я вижу по вашему ликованию, дорогие мои станишники, что вы обрадованы указом императора. Однако мне надобно услышать на нашем войсковом круге голос почтеннейших и старейших казаков Войска Донского. Откликнитесь, почтеннейшие, отзовитесь на мое сообщение о возведении новой нашей столицы и о переселении вас впоследствии в оную. Кто из вас изволит первым молвить свое веское слово, прошу, выходи из рядов.

— Дозвольте, — возник над первыми рядами старческий голос, который не всеми был сразу опознан.

— Выходи, Фрол Семиколенов, — продолжая хмуриться, разрешил Платов. — Войсковой круг тебя слушает.

Семиколенов вышел из первого ряда, приблизился к помосту и, сняв с головы нарядную шайку, почтительно нагнул седую голову с красной лысиной.

— Низкий тебе поклон, атаман-батюшка Войска всего Донского. И не только я, а все домовитые казаки древнего нашего Черкасска столь же низко кланяются. Дозволь вопрос задать, отец родной, герой нашего Дона тихого.

— Задавай, — не слишком ласково пригласил Платов и опустил булаву.

— Сомневаются тут други мои, ветераны донские. Это хорошо, что новая столица будет строиться. Но, скажите нам, кто в нее с насиженных мест переехать должен?

— Все, — отрубил Платов.

— А с домишками как же? С хозяйством, с коровками и лошадками, с имуществом, горбом нажитым, одним словом? — пригладив лысинку, продолжал Семиколенов тем же взвизгивающим голосом. — Неужто бросать все это и разоряться? Так не по-божески будет.

— Верно! — крикнул из-за его чахлой спины Федор Кумшатский.

— Не погибать же нам, в самом деле! — рявкнул один из братьев Сипягиных.

Домовитые зашевелились, загалдели, ища поддержки, взглядывали друг на друга, не замечая, что у Платова глаза уже наполняются яростью. Острый его взгляд бежал с лица на лицо и вдруг остановился на сутуловатой фигуре Аникина. «И этот с ними!» — с еще большим негодованием подумал атаман и, грубо ткнув в него пальцем, выкрикнул:

— Ты!

— Что я? — растерялся было Лука Андреевич.

— Ты тоже из домовитых казаков. Выйди и скажи свое слово.

— Выходи, Лука, — подтолкнул его в спину Кумшатский.

— Ступай, сынок, — усмехаясь беззубым ртом, промолвил Семиколенов. — Давеча обещался нас поддержать, значит, выдь и молви слово свое.

— Давай, давай, — потряс его за плечо прасол Митрий Коробков.

Внезапно Лука Андреевич рывком отшвырнул его руку.

— А ну не трогать! Сам знаю, что надо делать. Зараз меня не учи!

Крупными, решительными шагами он подошел к помосту, так же, как и Фрол Семиколенов, низко-низко поклонился Платову.