Новочеркасск: Роман — дилогия

— Знаешь что, — тихим голосом сказал Платов, с трудом подавляя в себе вспышку гнева, — сыск, разумеется, дело нужное. Но покамест я здесь атаман Войска Донского, решающее слово всегда за мной остается. Я знаю этого парня и верю, что мы его еще и в казаки примем. А сейчас иди, Денисов. Да не позабудь гребцов своих к переезду торжественному получше подготовить.

— Рад стараться, ваше превосходительство! — гаркнул Денисов. — Они у меня как гвардейцы. Один к другому подобраны.

Только под утро, покончив со многими насущными заботами, улегся Матвей Иванович спать. И еще не успел толком разобраться, какой снится сон, как был поднят энергичным своим адъютантом.

— Господин атаман, — виновато обратился тот, — уже восемь утра.

Матвей Иванович соскочил с дивана и, быстро одевшись, подошел к выходившему на Дон окну. День уже разгорался, и яркое солнце уверенно поднималось над водой, задевая острыми лучами железные и камышовые крыши куреней. Любопытствующие, празднично одетые казаки кучками толпились на берегу, поглядывали на далекий, смутно обозначившийся в утреннем мареве бугор Бирючьего Кута, таивший для них столько неизвестности.

Платов наскоро позавтракал стаканом крутого каймака, творогом и горячей пшеничной пышкой, запил все это чашкой заморского кофе, который так часто привозили ему из Петербурга, а денщик Гришка-веселый научился столь отменно готовить, пользуясь голландской кофейной мельницей. Затем с помощью того же самого Гришки атаман Войска Донского долго принаряживался у зеркала. Увидев в руках денщика свой парадный мундир с генеральскими эполетами, он отвергнул его сердитым жестом, не допускающим возражений.

— Зачем он мне сегодня? Не надобен. Я, прежде всего, у царя-батюшки не генерал в мирное время, а Войска Донского непобедимого атаман. И сегодня, чай, не на баталию мы идем, а новый город с молитвой и миром открывать. Тащи мне все атаманское, да поживее.

Матвей Иванович сам примеривал парадный наряд, туго затягивал броский кушак, прилаживал саблю в дорогих, с бриллиантами, ножнах. А когда нахлобучил на голову нарядную шапку с соболиным верхом, то и вовсе показался себе молодец молодцом. Долго рассматривал смуглое лицо свое с прожилками под глазами и залысинами высокого лба. «Нет, еще могу атаманствовать, еще есть порох в пороховницах!» В ярких желтых сафьяновых сапожках и белом узорчатом халате, поверх которого был надет стародавний ярко-красный длинный дорогой зипун, отороченный по бортам и снизу светло-голубой каймой, Платов и на самом деле выглядел браво. Этот старый наряд вместо более строгого современного походного казачьего он надевал только в тех случаях, когда надо было произвести впечатление на ветеранов, вернуть их к мысли о древности, славе и вольности рода казачьего. Царские ордена, висевшие на широкой белой ленте, спадавшей с плеч на грудь, еще более усиливали внушительность боевого атамана.

— А ну-ка, Гришка-весёлый, погляди, каков я? — гаркнул Платов.

— Отменно выглядите, атаман-батюшка! — ахнул Гришка, давно не видавший атамана в столь пышном облачении.

— А теперь кликни-ка мне Спиридона Хлебникова.

И когда вошел писарь, атаман властно спросил, хотя уже и отсюда, из комнаты, слышал слитный гул голосов у входа в войсковую канцелярию:

— Там все собрались? И домовитые казаки, и духовенство?

— Как и приказывали, — согнулся в полупоклоне Спиридон.

— Тогда объявляй о выходе.

— Слушаюсь, — откликнулся Хлебников и выбежал из комнаты, неплотно прикрыв за собой дверь, так что было слышно, как он громко выкрикнул, сразу заглушив своим голосом говорок ожидающих: — Атаман Войска Донского его превосходительство генерал-лейтенант Матвей Иванович Платов!

Мгновенно смолкли все другие голоса и подголоски. И тогда Платов быстрыми, бодрыми шагами вышел из канцелярии на крыльцо, на секунду зажмурившись от ударившего в глаза солнца.

— Здорово, станишники!

Толпа всплеснулась громкими радостными голосами, восторженно загудела:

— Здравствуй, атаман-батюшка! Здравствуй, отец родной!

— Вот и дождались мы великого дня, после которого славный и древний Черкасск, откуда уходили на смертные баталии с врагами отечества не знающие страха донские казаки и возвращались всегда с победой, будет называться Черкасском старым. А на смену ему придет другой город, с широкими улицами, кои будут именоваться, как и в стольном Петербурге, проспектами, город-красавец, который наречен Новым Черкасском, а в слитности своей слова сии образуют одно название — Новочеркасск. И пусть девятое мая года одна тысяча восемьсот шестого войдет в историю тихого нашего Дона, дающего нам кров и пропитание и посылающего на подвиги ратные, как день великого переселения!