Новочеркасск: Роман — дилогия

— Что ты, атаман-батюшка! Или не ведомо тебе, что я Настёнку свою сильнее собственной жизни люблю. А сия девушка нашего жильца Андрейки Якушева невеста. Того самого, что по твоему указу на стройку новой столицы был направлен, стало быть. Услужливая, а нравом такая кроткая, что мы души в ней не чаем.

— Вот как, — сухо сказал Платов, отпуская верного казака. И опять тень скользнула по смуглому его лицу и плотнее сжались тонкие губы. Он еще раз с неудовольствием вспомнил предостережение Денисова, с обидой, словно оно касалось лично его, подумал: «Да какое он право имел девушку эту чистую в чем-то подозревать! Нет уж. На провал обречено твое усердие, господин полицейский. Я здесь все-таки Платов, а не ты и как-нибудь защитить ее сумею. И на свое расположение к тебе не посмотрю».

Лодки, заполненные празднично одетыми казаками-переселенцами, отплыли от причала и теперь покачивались на легкой донской волне в нескольких метрах от берега. Солнце сушило масляную краску на расписных бортах. На каждой из них сидело на веслах по двенадцати гребцов. Потом спокойно и чинно расположились в самых красивых, крепко сбитых баркасах донской атаман со своею свитой и духовенство. Священники в дорогих ризах придали праздничный вид процессии, приготовившейся к отплытию. И вскоре вся речная флотилия выстроилась вдоль черкасского берега. На первой лодке, стоя во весь рост, полицейский офицер Денисов строго поглядывал на отборных рослых гребцов и лоцмана, одетых в особую, за счет войсковой казны приготовленную форму. На них были темно-синие мундиры и шляпы с перьями и серебряным галуном, по поводу чего один белобородый дед на весь берег выкрикивал соседу в толпе:

— Окстись, Митрий! Нешто это казаки, раз на них заморские шапки. Ить это голландцы!

На первой лодке развевалось по ветру полковое знамя с изображением Николая чудотворца. Лодка вся была обита дорогой красной и голубой парчой. За атаманским баркасом под своими знаменами шли лодки из Манычской, Бесергеневской, Заплавской, Аксайской и Роговской станиц. У казаков на поясах сверкающие в ножнах сабли, а те, кто на атаманской лодке, были и с ружьями. На посадку и сложные перестроения ушло так много времени, что, когда флотилия была уже полностью готова к отплытию, толпа провожающих на берегу уже порядком устала, а яркое майское солнце давно уже успело перевалить за полдень. Наконец Матвей Иванович молодцевато вскочил на корму, поднял правую руку и зычно выкрикнул:

— С богом, станишники!

Полицейский офицер Денисов повторил его жест и скомандовал гребцам:

— Трогай!

И тотчас же шесть пар весел беззвучно опустились в воду, дружно вспахали светлую донскую волну и рванули головную лодку вперед, оставляя белоснежный бурун. Лодки быстро обогнули Гнилой ерик.

— И р-раз, и два! — раздался голос лоцмана и стих, потому что надобность в командах отпала сразу: рослые красивые парни, малость стыдившиеся своей заморской формы, действовали дружно и согласованно. Мимо Даниловского бастиона Гнилым ериком, оставляя Аннинскую крепость справа, колонна лодок медленно вытягивалась в кильватер, беря установленные интервалы. Как только процессия поравнялась с крепостью, над ровной гладью разлива раздался оглушительный хлопок и эхом разнесся окрест. Не успел он смолкнуть, как один за другим прозвучали новые гулкие пушечные выстрелы. Это крепость прощалась с покидающими ее ветеранами черкасской славы. Один дымок за другим вырывался из бойниц, проделанных в крепкой стене, сложенной из древних камней.

Тридцать один залп прогремел вослед огромной колонне баркасов и лодок, увозившей черкасскую славу и ее живых носителей на новое местожительство. Казаки ответили на этот прощальный салют беглым ружейным огнем и вновь приналегли на весла. Белые чайки с тонким жестяным писком носились над водой, стараясь зачерпнуть ее своим крылом, выхватывая мелких рыбешек и высоко взлетая со своей добычей. Купы деревьев торчали то тут, то там из разлившегося Дона.

До пристани, сооруженной на северной стороне Бирючьего Кута, насчитывалось от Черкасска двадцать верст. Новый город с прилепившимися к верхней части бугра строениями явственно возникал перед тревожно-радостными взорами казаков, никогда не видевших такого обилия каменных стен и железных крыш разного цвета.

Матвей Иванович не позабыл прихватить в свою шлюпку самого известного на Дону песельника Ивана Тропина и сейчас, ласково вглядываясь в нежное, мечтательное лицо уже поседевшего сотника, добрым голосом попросил:

— А что, Иван? Может, нам песню какую сыграешь? Давно твоего голоса не слыхивал.

— Я спою провожальную, Матвей Иванович. Дозволите? — застенчивым голосом осведомился сотник.

— Давай провожальную, — охотно согласился Платов. — Тем паче она как раз к месту, поскольку мы добрый и славный Черкасский городок покидаем.