Новое платье Леони

За окнами стемнело. Было уже поздно. Наступила самая короткая ночь в году. Жозефина вышла на балкон и смотрела на луну. Зоэ и Гаэтан заперлись в своей комнате. Они не произнесли за ужином ни слова. Ссорились без слов, опустив глаза, понурив плечи. Смотреть на это было невыносимо. Несколько раз Жозефина пыталась завязать беседу, но они не реагировали. Она не оставляла усилий, поинтересовалась: «А вы уже решили, что будете делать на каникулы? Останетесь в Париже или…» Никакого ответа.

Жозефина смотрела на бледный свет, струящийся с небес. Было тепло. К дому подъехало два такси, она услышала радостные крики, возгласы: «А кто знает код? Нет, кто-нибудь знает код?» Она обнаружила на плече травинку. Осталась с прогулки по Марсовому полю.

Папа и Леони. «Я сегодня держала в руках письмо, которое он написал за несколько часов до смерти. Как же это трогательно! Он любил ее. Он был счастлив с ней. Он так радовался, когда отправился на строительство в Санс. А остановился в гостинице в Сен-Шалане, ему понравился этот красивый городок в восьми километрах от Санса. Он называл его не Сен-Шалан, а Сен-Шарман.

И ведь он мог уехать вместе с этой женщиной. Но подумал о том, что же будет с ней, Жозефиной, прежде чем устремиться навстречу своему собственному счастью».

Она подняла голову к небу, посмотрела на маленькую звездочку на ручке ковша Большой Медведицы. Ей нравилось верить, что звезда с ней разговаривает, что она светит специально для нее.

– Папа, а что мне делать с Леони и со Стеллой?

Звездочка мигнула, погасла, снова, мигнула, и она услышала голос в своей голове, который тихо произнес:

– Это очень просто, Жози. Ты будешь любить их так, как я бы их любил. Всей любовью, которая в тебе есть, изо всех сил.

«На улице так жарко, что можно сварить яйцо, просто положив его на асфальт!» – проходя через гостиную, воскликнула Гортензия и утерла пот со лба.

Она влетает в комнату, где собирает сумку, ищет майку с рисунком, которую точно бросила на диван. «Это – моя любимая майка», – клянется она, раскидывая подушки. Они с Гэри послезавтра уезжают из Нью-Йорка. Лето они проведут в Париже, в Лондоне и везде, куда им захочется поехать. «Мир прекрасен, и он принадлежит нам» – вот новая песня, которую то и дело заводит Гортензия Кортес. Потом Гэри поедет назад в Нью-Йорк, доучиваться последний год в Джульярдской школе, а Гортензия останется во Франции и займется своим домом моделей.

– О-ля-ля! Какое прекрасное приключение! – твердила она, подбрасывая в воздух подушки. – Дайте мне жизнь, я буду ее пожирать! Как мне жаль людей, у которых нет аппетита!

Она взбила рукой подушку, подумала и добавила:

– Может так случиться, Гэри, что у нас ничего не выйдет. Может быть, мне прямо сейчас необходимо будет приняться за работу. Все будет зависеть от Жан-Жака Пикара. Поскольку, дорогие мальчики, я уже на орбите и готова к выходу в открытый космос!

Старательно взбитая подушка упала к ее ногам, и она завершила свою речь словами:

– Но все это не помогает мне найти майку!

Гэри иронично поднял одну бровь. Ему не всегда удавалось разобраться в круговороте мыслей Гортензии. Ему достаточно было нескольких обрывков фраз.

Им придется жить отдельно, но эта перспектива их не огорчала, а лишь разжигала их пыл. Они радостно набрасывались друг на друга. Целовались, обнимались, боролись и распалялись пуще прежнего.

Марк следил за буйным танцем любовников и наслаждался каждой крошкой, которая ему перепадала.

Гэри собирался путешествовать налегке, Гортензия, напротив, так набила свои чемоданы, что молнии не застегивались.

– А еще этот кондиционер не работает! Не смотри на меня, Гэри, у меня, наверное, жуткий вид! Завяжи пока глаза, ладно?

– А мне-то можно тобой любоваться? – хитро поинтересовался Марк, который сидел на диване рядом с Гэри.

Они сидели в наушниках и слушали канадский фолк Timber Timbre. Это было их новое увлечение. Оба трясли головами в такт так сильно, что, казалось, они сейчас оторвутся.

– This is too damn good!

– This is so good!

– Sweet fucking song, man![29]

– Ну, ты-то можешь, это не страшно, – объявила Гортензия, кружась по комнате. – Даже когда я страшна как смерть, ты считаешь меня изумительной. Это мне в тебе очень нравится. Ты возвращаешь мне веру в себя, возводишь на пьедестал. Я бы хотела везде возить тебя с собой, как скамеечку.

– Спасибо, – сказал Марк, – я не знаю, как реагировать на твои слова, но благодарен, что ты удостоила меня целой речью!

Он посмотрел на Гэри, посмотрел на Гортензию, эти двое его просто зачаровывают. Может, это старинное французское искусство любви или просто особенность данной парочки? Когда он смотрит, как они живут, любят друг друга, ссорятся и мирятся, он сам живет, кровь бежит быстрее, он словно делается мудрее в науке любви. У Гортензии столько шарма, обаяния и очарования, что она может увлечь нескольких мужчин одновременно.