Новое платье Леони

Ее первое произведение. Короткое платье, декольтированное на спине и на груди, с юбкой, скроенной по косой. Очень трудновыполнимая модель. Гортензия хотела сразу сделать что-то поразительное.

Она вынула булавку из подушечки, поправила на Зоэ юбку. Вот в этом-то вся разница. Прямая юбка на таком платье – это было бы обычно, то есть заурядно. А косая юбка приближала платье к совершенству.

– Я могу идти? – спросила Зоэ.

– Да. Мне нужно остаться одной, чтобы поразмыслить.

– Ну спасибочки! Больше никогда я не открою дверь твоей комнаты!

Обратиться к Гортензии с какими-то словами можно было лишь тогда, когда она закончит работу. За завтраком, иногда за ужином.

Расписание ее было нерегулярным. Дни и ночи смешались в кучу. Квартира была заставлена швейными машинами, завалена рулонами ткани, ножницами, булавками, лентами, метровыми линейками. Она сшила для Дю Геклена розовые тапочки, чтобы попробовать новую ткань на прочность. Бедняга ходил по квартире, поднимая лапы, как цирковая собака, и пристыженно опускал голову. Вид у него был крайне растерянный и при этом идиотский.

За завтраком с ней можно было поговорить. В этот момент она делала паузу, перед тем как пойти немного поспать и вновь начать работу.

«Вообще, конечно, странная ситуация: когда ты живешь с сестрой под одной крышей и вынуждена разговаривать с ней по электронной почте, – думала Зоэ. – Но вообще это не так уж плохо. Это даже романтично. Это похоже на то, как маркиза разговаривала со своей дочерью. Они, правда, не жили вместе, но рассказывали друг другу о своей повседневной жизни в длинных письмах».

«И потом, – думала Зоэ, – я же ведь люблю писать тексты».

Историю с Гаэтаном Гортензия тоже узнала из электронного письма. У нее не хватило терпения выслушать ее. Она, перебив Зоэ, вздохнула: «Давай, Зоэ, доводи дело до конца. А у меня есть чем заняться, помимо этих проблем!»

Гаэтан.

Он получил свою степень бакалавра. Без всяких отличий, правда.

А Зоэ получила диплом с отличием.

Но он это не оценил.

Как бы не заметил.

Но сначала это вроде как было совсем не важно. Это была просто деталь, была у нее отметка об отличии или нет.

Но потом все испортилось.

Друзья начали их спрашивать: «Ну что, получили? Получили?» Гаэтан сказал да, Зоэ сказала да, все кричали, поздравляли друг друга, прыгали, говорили «дай пять» и все такое…

И только потом, только потом зашла речь об отличиях.

Гаэтан сказал нет, Зоэ пробормотала: «Ну да, с отличием».

– Ну а что, какая пометка-то? Что написали-то?

– Написали «очень хорошо».

Ей было почти стыдно, что она так хорошо сдала экзамен.

И тогда он пожал плечами, отвернулся, сжал губами соломинку, через которую пил кока-колу из стакана. Замкнулся в себе на два оборота. Перестал с ней разговаривать. А потом ушел, не сказав ни слова.

Сперва она стеснялась. Пыталась скрыть свои достижения. Не отвечала на вопросы.

Она отправила имейл Гортензии. Объяснила ей ситуацию. Ответ был четким и ясным: «Прекрати извиняться. Пометка «очень хорошо» на дипломе – это гениально! Ты ДОЛЖНА гордиться. Пусть позлится, оставь его в покое. Это пройдет».

Но это не прошло.

Он вел себя просто смешно, буквально как маленький. Она не решилась бы произнести это вслух, но он напоминал ощипанного петуха. В пуху, без перьев, кукарекающего и помахивающего миниатюрными крылышками.

Она вела себя так…

…так, как будто все наладится.

Но ничего не налаживалось.

Пока как-то однажды…

Однажды случилось ЭТО. Ужасная вещь, которую она даже не могла себе представить. Самая поразительная, самая необъяснимая, самая удивительная, самая загадочная…

Она написала Гортензии длинное письмо.

Гортензия, Гортензия! Прочти внимательно мое письмо.

Случилась одна странная, удивительная штука.

Не знаю, что об этом и думать.

Надо, чтобы ты мне объяснила.

Ну вот, недавно вечером… мы были в комнате. Собирались спать.

Я читала, а Гаэтан тыкал в кнопочки на телефоне. Я не знала, с кем он переписывается, мне было все равно. Я была погружена в письма маркизы и не обращала на него внимания.

И потом в какой-то момент он положил руку мне на ляжку, и я захотела, чтобы он ее снял. Это было не просто так, ощущение было более глубоким: он меня обременяет. Стесняет, мешает мне жить.

Это чувство появилось внезапно, без предупреждения.

Я посмотрела на него, и внутри меня ничего не шевельнулось.