– Это была идея их отца. Он продюсирует шоу, сам написал сценарий, купил время на канале, и программа имела бешеный успех! Теперь он заработает еще больше денег, дочки его станут еще более чокнутыми, а что нас ждет на следующей программе реалити-шоу? Ты можешь мне сказать?
– Любовь между двумя трупами. Только поцелуй может их воскресить. Кто полюбит их настолько, чтобы поцеловать ледяные зловонные губы погруженного в формалин мертвеца?
Мими скорчила жуткую гримасу.
– Значит, к болгаркам теперь не подступишься, – заключила Гортензия.
– Они днем и ночью окружены телохранителями.
– Так что мне остается только Елена, и я обязана ей доверять.
– Но Елена же замечательная!
– Мне бы хотелось все же иметь несколько стрел в моем колчане.
– В чем в твоем?
– В колчане. Да, у тебя же не было матери – специалистки по средним векам!
– В смысле?
– Забудь. А что ты до этого хотела меня спросить?
– У меня есть племянница, Киун Сун, она фанатеет от твоего блога.
– У нее хороший вкус, однако!
– Она очень плохо одевается и к тому же не слишком красива…
– Ну помолись за нее или своди к святым местам, в Лурд куда-нибудь. Тут поможет только чудо.
– Нечего тут шутить. Все же не могут быть такими, как ты.
– Я вовсе не шучу. Мне кажется, быть уродиной ужасно. И что ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты показала ее в своем блоге в качестве девушки, которую ты преобразишь. Я сказала ей, что с тобой знакома.
– Это невозможно.
– Но почему?
– Потому что я хочу, чтобы мне доверяли. До-ве-ри-е. Это мой единственный капитал. Я не готова пустить его на ветер ради твоей племянницы.
– Но ведь никто не узнает, что я тебя попросила!
– Узнают-узнают. Она сама в конце концов расколется – и тогда мне конец. Я потеряю свою репутацию. А репутация – мое единственное состояние. Я от всего отказалась, Мими. От рекламодателей, от дружеских и родственных связей, от любой предвзятости. Отказалась от всего, чтобы сохранить доверие. Так что нет, не получится.
– Как-то это не по-доброму.
– Ты права, я вовсе не добрая, и слава богу! Добрые люди, как правило, лузеры. Или второй вариант: они становятся добрыми, потому что у них нет никаких талантов и это единственный способ, чтобы к ним нормально относились.
Мими сделала знак своей патронессе за кассой, что она закончила и готова взять следующую клиентку.
– Сердишься на меня? – спросила Гортензия, любуясь своими ногтями.
Мими не ответила. Она протирала инструменты, не обращая на Гортензию никакого внимания.
– Ну если хочешь, – уступая, произнесла Гортензия, – я могу увидеться с ней и надавать ей советов, я сделаю это бесплатно, потому что это твоя племянница. Но никогда она не появится в моем блоге.
– Она хотела свою минуту славы. Как каждый человек. Что в этом плохого? Нет, ты какая-то совсем недобрая, – грустно повторила Мими.
– Если ты так думаешь, это твоя проблема, а не моя. Ты не будешь делать мне педикюр?
– I hate you![15]
– пробурчала Мими.– No problem[16]
. Знаешь что, Мими? Это не твоя забота меня любить, а моя собственная. И потом… если бы все меня любили, мне бы это вовсе не понравилось! Это означало бы, что я утратила для них всякий интерес. Что я стала заурядна, до жути заурядна.Она надела сандалии, посмотрела на ноги. Она пойдет к другой Мими. На Манхэттене этого добра хватает: сплошные институты красоты, где работают милые, заурядные девушки.
Которых все эксплуатируют.
Она вышла, вдохнула воздуху. Легкие ее наполнились мощной, неистовой радостью жизни. Как прекрасно жить в Нью-Йорке! Какое синее, глубокое небо! Хочется запустить в него свои мечты.
Как же ей подходит этот город!
Была жара, аж плавился асфальт. Она растопырила пальцы в наэлектризованном воздухе, принимая бурные потоки новых идей.
Она встала как вкопанная, ее глаза превратились в телескопические антенны, остановились на девушке, которая ела хот-дог на углу улицы. И сама была как сосиска! Бледно-желтые волосы, безразмерные коричневые брюки, желтый пуловер, который был ей явно маловат. Подбородок у нее был измазан жиром и кетчупом. Гортензия выхватила телефон, сфотографировала. Щелк, ну вот, осчастливит эту девицу. Идеи приходили ей в голову с такой быстротой, что она вынуждена была останавливаться, чтобы их записывать.
Она ликовала. Как же приятно быть самой собой. Удобно располагаться в себе, как в кресле. Люди всегда стремятся понравиться другим больше, чем себе. Вот тогда-то начинаются все беды. Потому что никто не знает, что сделать, чтобы понравиться другим. Он сгибается пополам, ползает на брюхе, корячится, и все равно заслуживает худшей оценки.
А ведь гораздо легче просто быть собой.
Бим-бам-бум, и все кланяются!