Спазм отпустил, но Собо не рискнул заговорить и лишь кивнул в ответ. Воспитываемые годами инстинкты наблюдающего вопили о том, что нужно как следует рассмотреть чужака, чтобы потом, если, конечно, удастся пережить эту встречу, составить по памяти портрет нападавшего, но капитан не мог сконцентрироваться ни на чем, кроме устрашающего вида конструкции, скрывавшей часть лица риана и, по-видимому, заменявшей ему правый глаз. В разные стороны от черного ока объектива тянулись щупальца-крепления — два вверх, на лоб, и еще два на висок. Над круглой линзой нервно вибрировала светочувствительная диафрагма, делая живым киберглаз, в глубине которого светился голубой огонек.
— Где мальчик?
— Кто?
— Мальчик, у которого вы забрали это.
Незнакомец поднял над столом медальон, с расстегнутой цепочки соскочила и упала на пол алмазная подвеска, но странный ару не придал этому значения.
— Где он? — его голос, негромкий и спокойный, был похож на его глаз — такой же ненастоящий.
— Его увезли в «Гелфити», — еле слышно прошептал капитан.
Секундная пауза, хруст сжавшихся в кулак пальцев.
— Когда?
— Пять… Десять минут назад.
Глаза чужака, живой и искусственный, бегло обшарили кабинет и остановились на оружейной стойке.
— Индустрия смерти не стоит на месте, — сказал сам себе ару и обернулся к капитану, показывая тому выбранное оружие. — Это новая модель?
— Змей, — прошелестел Собо. — Класс «Эфа». Обойма на двадцать четыре патрона. Заряд… Заряд на тридцать импульсных ударов. Мощность импульса регулируется…
Незнакомец синхронными движениями выложил на стол оба своих пистолета — наблюдающий только теперь заметил, что у него не было палаша, как это принято у военных, — и забрал две «Эфы». Одну тут же вложил в кобуру, вторую направил на капитана.
— Как долго длится действие парализующего разряда?
— От пяти до восьми часов.
— Хватит.
— Подождите! — Собо почти воскликнул, и, как и обещал одаренный, расплатой за это стала боль. — Подождите, — прохрипел он. — Зачем? Вы же риан… Ару-риан. Зачем вам какой-то шакал?
Не ответив, ару нажал на спусковой крючок.
Витар больше не плакал, не просил, не уговаривал. Слезы кончились, а после того, как в участке у него отобрали все вещи, включая медальон и кристалл-переводчик, говорить что-либо стало бесполезно. Мальчик молчал.
Его не били, на него не кричали. Напротив, обращались с ним аккуратно и бережно. Даже укол сделали, предварительно уложив на мягкий пол полутемной комнаты. После укола прошла боль в боку, и сделалось безразлично, о чем переговариваются между собой на незнакомом языке незнакомые люди. Он уснул и видел во сне маму. У нее не было лица, только волосы цвета гречишного меда и теплые руки, но он знал, что она улыбается. Он хотел сказать, что любит ее и ни на миг не поверил в россказни открывающего, но его разбудили и по длинному коридору вывели на улицу. Там было холодно, а Витар стоял босой на бетонном крыльце…
Однажды, это было очень давно, до того, как мачеха сказала, что скоро у нее появятся свои дети, а он еще не называл ее ведьмой, Витар точно так же выбежал на крыльцо, чтобы увидеть первый в том году снег. Так же мерзли ноги, но она подхватила его на руки и…
Мужчина в темно-лиловом комбинезоне взял его на руки, и осторожно, словно ценный груз, перенес в машину. Мальчик сидел у окна, за которым мелькал ночной город и, не пытаясь понять, слушал разговор водителя и своего сопровождающего. Несколько раз повторилось слово «Гелфити», и Витар вспомнил, что так называется клиника, в которой папа не захотел сделать себе новый глаз… Клиника, в которую его продала мать, которая вовсе не была принцессой, — об этом он тоже вспомнил, но тут же зажмурился и пожелал забыть.
Забыть не получилось. Сонливость ушла, вернулись мысли, от которых снова хотелось плакать, кричать и кусаться. Но мальчик молчал.
«Гелфити» оказалось вовсе не клиникой. По крайней мере не такой клиникой, какую ожидал увидеть Витар. Машина выехала за город, долго катила по пустынной дороге, пока наконец не остановилась у закрытых ворот. Водитель что-то сказал подошедшему к машине человеку, и металлические створки с гудением разъехались. За ними снова была дорога. Какие-то строения, освещенные ярким светом фонарей, мелькали за окнами. Еще минут через десять они снова остановились, теперь уже у высокого — Витар не смог сосчитать, в сколько этажей — здания.