Новое сердце

Последнее время я спал хорошо. Не было ночной потливости, не было диареи, я не метался по койке в жару. Крэш Витале по-прежнему находился в карцере, и меня не будили его напыщенные тирады. Время от времени по галерее яруса бесшумно проходил надзиратель, приставленный охранять Шэя.

Я спал так крепко, что удивился, когда меня разбудил тихий разговор в соседней камере.

– Дайте мне просто объяснить, – сказал Шэй. – А если существует другой путь?

Я подождал, надеясь услышать того, с кем он говорил, но ответа не было.

– Шэй? – окликнул я его. – У тебя все хорошо?

– Я пытался отдать свое сердце, – услышал я его слова. – И посмотрите, что из этого вышло… – Шэй стукнул кулаком по стене, и что-то тяжелое упало на пол. – Я знаю, чего вы хотите. Но знаете ли вы, чего хочу я?

– Шэй?

Его голос был еле слышен.

– Abba?

– Это я, Люций.

Повисла тишина.

– Ты подслушивал мой разговор.

Разве это разговор, если человек говорит сам с собой в камере?

– Я и не думал… Ты меня разбудил.

– Почему ты спал? – спросил Шэй.

– Потому что сейчас три часа ночи, – ответил я. – Потому что ты должен был делать то же самое.

– Я должен был делать то же самое, – повторил Шэй. – Правильно.

Послышался глухой стук, и я понял, что Шэй упал. Последний раз, когда это случилось, у него был припадок. Я пошарил под койкой и вытащил зеркальце-лезвие.

– Шэй! – позвал я. – Шэй?

Я разглядел его отражение. Он стоял на коленях в передней части камеры, широко раскинув руки. Он наклонил голову и весь был покрыт капельками пота, которые в тусклом красноватом свете галереи казались каплями крови.

– Убирайся! – велел он, и я достал зеркальце из паза под дверью, не желая нарушать его уединение.

Пряча самодельное зеркало, я мельком увидел свое отражение. Как и у Шэя, моя кожа выглядела красноватой. И еще я успел заметить знакомую ярко-красную язву, снова открывшуюся у меня на лбу.

Майкл

Последняя приемная мать Шэя Рената Леду была католичкой, жившей в Бетлехеме[20], в штате Нью-Гэмпшир. От меня не укрылась ирония в названии городка, где Шэй провел свои юношеские годы и куда я поехал, чтобы встретиться с ней. Я был в пасторском воротничке и держался с достоинством, подобающим моему сану. Я был готов приложить все усилия, чтобы выяснить, что же произошло с Грейс.

Как оказалось, от меня почти не потребовалось никаких усилий. Рената пригласила меня на чай, и, когда я сказал ей, что у меня есть сообщение для Грейс от члена моей конгрегации, она просто написала адрес и вручила его мне:

– Мы по-прежнему поддерживаем связь. Грейс была хорошей девочкой.

Мне любопытно было узнать, что Рената думает о Шэе.

– Разве у нее не было брата?

– Этому парню, – сказала она, – надо бы гореть в аду.

Нелепо было предполагать, что Рената не слышала о смертном приговоре Шэя. Даже в сельский Бетлехем дошла бы эта новость. Я подумал, что, может быть, как его приемная мать, она все еще питает к нему слабость. Но мальчик, которого она воспитала, попал в детскую колонию, а став взрослым, превратился в убийцу, приговоренного к смерти.

– Да, – сказал я. – Может быть.

Полчаса спустя я подходил к дому Грейс, надеясь на хороший прием. Это был розовый дом с серыми ставнями и номером сто тридцать один, вырезанным на камне в конце подъездной дорожки. Однако шторы были опущены, и дверь гаража закрыта. На террасе не висели растения в горшках, не было открытых для проветривания дверей, в почтовом ящике нет писем – ничего, что указывало бы на присутствие обитателей.

Я вышел из машины и позвонил в дверь. Дважды.

Что ж, я мог бы оставить записку с просьбой связаться со мной. Это заняло бы больше времени – времени, которого у Шэя не было, – но это было лучшее, что я мог сделать.

Но в этот момент дверь чуть приоткрылась.

– Да? – донесся голос изнутри.

Я всматривался в прихожую, но там было совсем темно.

– Здесь живет Грейс Борн?

Последовало молчание, потом голос произнес:

– Это я.

– Я отец Майкл Райт. У меня для вас сообщение от одного прихожанина из моей конгрегации.

Из-за двери высунулась тонкая рука.

– Можете передать мне, – сказала Грейс.

– Извините, позвольте мне ненадолго зайти – воспользоваться вашим туалетом. Из Конкорда ехать далеко…

Она затаилась. Наверное, на ее месте я тоже засомневался бы, появись на пороге незнакомый мужчина, пусть и в пасторском воротничке. Голова ее была повернута в сторону, и на лицо падала завеса из черных волос. Я успел заметить длинные темные ресницы и красный рот – даже с первого взгляда было ясно, какая она хорошенькая. Я подумал, что она страдает агорафобией или просто болезненно робкая. Интересно, кто ее так сильно обидел, что она боится всего мира?

Возможно, это был Шэй.

– Грейс, – протягивая ей руку, сказал я, – приятно познакомиться.

Она подняла голову, и волосы упали с лица. Вся левая сторона лица Грейс Борн была в рубцах и шрамах – какой-то лавовый поток кожи, подтянутой и сшитой для маскировки обширного ожога.

– Фу, – сказала она.

– Я… простите. Я не хотел…

– Все пялятся, – тихо произнесла Грейс. – Даже те, кто пытается этого не делать.

«Случился пожар, – сказал тогда Шэй. – Не хочу об этом говорить».