Новое сердце

Оглядываясь назад, я теперь не понимаю, зачем выбрал для себя роль героя. И уж совсем не понимаю, зачем сказал следующие слова. С философской точки зрения мы с преподобным Джастусом были из одной команды, пусть даже преподносили религию в разных стилях. Но я также понимал, что Шэй – возможно, впервые в жизни – пытался сделать что-то достойное. И он не заслуживал, чтобы его за это порочили.

Наверное, я не верил в Шэя, но я верил ему.

Я почувствовал, как ко мне повернулся широкий белый глаз телекамеры, а потом еще несколько других.

– Не сомневаюсь, преподобный Джастус пришел сюда, полагая, что говорит вам правду. Что ж, Шэй Борн тоже. Перед тем как покинуть этот мир, он хочет сделать одно-единственное дело – спасти жизнь ребенка. Иисус, которого я знаю, наверняка одобрил бы это. И, – добавил я, обращаясь к Джастусу, – Иисус, которого я знаю, не стал бы посылать людей в огненный ад за то, что они пытаются искупить свои грехи. Иисус, которого я знаю, верил, что должен быть второй шанс.

Когда преподобный Джастус осознал, что я, возможно, спас его от толпы, чтобы вновь принести в жертву, у него покраснело лицо.

– Только Божье слово истинно, – провозгласил он хорошо поставленным голосом, – а у Шэя Борна не эти слова на устах.

Что ж, с этим не поспоришь. За все время нашего общения с Шэем он ни разу не цитировал Новый Завет. Скорее уж он мог выругаться или вдруг начинал рассуждать о хантавирусах или правительственном заговоре.

– Вы совершенно правы, – сказал я. – Он пытается сделать что-то, чего никогда не делал прежде. Он задает вопросы о положении вещей. Он пытается предложить другой путь – лучший путь. И он согласен умереть за то, чтобы это произошло… И да, я готов поспорить: у парня вроде Шэя Борна может найтись много общего с Иисусом.

Кивнув, я спустился с гранитного бортика и стал проталкиваться сквозь толпу к пункту охраны, где меня встретил надзиратель.

– Отец, – сказал он, качая головой, – вы понятия не имеете, во что ввязались.

И как подтверждение зазвонил мой сотовый: рассерженный отец Уолтер звал меня немедленно вернуться в церковь Святой Екатерины.

Я сидел в первом ряду церкви, а отец Уолтер вышагивал передо мной.

– А что, если я выдвинул эти обвинения, поддавшись Святому Духу? – предположил я и получил в ответ испепеляющий взгляд.

– Не понимаю, – сказал отец Уолтер. – Ради всего святого, зачем вам было говорить нечто подобное… в прямом эфире…

– Я не хотел…

– …когда вы знали, что от этого пострадает наша церковь?

Он уселся на скамью рядом со мной и откинул голову назад, словно молился деревянной фигуре Иисуса на кресте, возвышавшейся над нами.

– Майкл, серьезно, о чем вы думали? – тихо спросил он. – Вы молодой, красивый, честный парень. Вы могли бы спланировать свою карьеру в церкви – получить собственный приход, дойти до Рима… стать кем угодно. И вместо этого мне присылают из офиса генерального прокурора копию письменных показаний, утверждающих, что, будучи духовником Шэя Борна, вы верите в спасение посредством пожертвования органа? А потом я включаю дневные новости и вижу вас на импровизированной трибуне, говорящего в духе какого-то… какого-то…

– Чего?

Он покачал головой, но воздержался и не стал называть меня еретиком.

– Вы читали Тертуллиана, – добавил он.

Мы все его читали в семинарии. Это был знаменитый ортодоксальный христианский историк, чье сочинение «О прескрипции против еретиков» было предвестником Второго Вселенского собора. Тертуллиан выдвинул идею о залоге веры – о том, что мы воспринимаем учение Христа и верим в него, ничего не добавляя и не отнимая.

– Хотите знать, почему католицизм существует две тысячи лет? – спросил отец Уолтер. – Благодаря людям вроде Тертуллиана, понимающим, что следует бережно обращаться с правдой. Люди были обескуражены изменениями Второго Ватиканского собора. Папа даже восстановил мессу на латыни.

– Я полагал, что, как духовный наставник, должен сделать так, чтобы Шэй Борн встретил смерть с миром, и не должен принуждать его поступать как добрый католик.

– Боже праведный! – вздохнул отец Уолтер. – Он приручил вас.

– Он не приручил меня, – нахмурился я.

– Он заставил вас есть у него из рук! Посмотрите на себя. Сегодня в новостях вы держались практически как его пресс-секретарь…

– Скажите, ведь Христос умер во имя чего-то?

– Разумеется.

– Тогда почему Шэю Борну не позволено сделать то же самое?

– Потому что Шэй Борн умирает не за чьи-то грехи, а лишь за свои, – ответил отец Уолтер.

Я вздрогнул. Что ж, разве я не знал этого лучше любого другого?

Отец Уолтер снова вздохнул:

– Я не одобряю смертную казнь, но одобряю данный приговор. Борн убил двоих. Полицейского и маленькую девочку… Спасите его душу, Майкл. Не старайтесь спасти его жизнь.

Я поднял взгляд:

– Что, по-вашему, случилось бы, если хотя бы один апостол бодрствовал в саду с Иисусом? Если бы они не позволили Его арестовать? Если бы попытались спасти Его жизнь?

У отца Уолтера вытянулось лицо.

– Вы ведь на самом деле не думаете, что Шэй Борн – Иисус?

Я так не думал.

Или думал?

Отец Уолтер откинулся на спинку скамьи и, сняв очки, потер глаза.