Новое сердце

Отбой не означает полную темноту в тюрьме – кое-где оставались гореть лампочки. Но я снял наушники и лег на койку, прислушиваясь к шуму мятежа за кирпичными стенами.

Вот к чему это всегда приводит, подумал я. Есть те, которые верят, и те, которые не верят, и винтовки в пространстве между ними.

Эти события разволновали не меня одного. Расчирикался Бэтмен-Робин, несмотря на попытки Кэллоуэя успокоить его.

– Заткни эту чертову птицу! – завопил Тексас.

– Сам заткнись, – ответил Кэллоуэй. – Долбаный Борн! Хоть бы он не вернулся на этот долбаный ярус.

Словно того позвали, двери на первый ярус открылись, и в полумраке появился Шэй, которого под эскортом шести офицеров отвели в камеру. Лицо у Шэя забинтовано, видны только глаза в кровоподтеках. Голова частично выбрита. Он шел, ни на кого не глядя.

– Привет, – пробормотал я, когда Шэй проходил мимо моей камеры, но он не ответил.

Он двигался как зомби, как персонаж научно-фантастического фильма, лобную долю которого удалил какой-нибудь полоумный ученый.

Пятеро офицеров ушли. Шестой остался стоять у двери камеры Шэя, как его персональная охрана. Присутствие надзирателя лишало меня возможности поговорить с Шэем. Фактически его присутствие лишало всех нас этой возможности.

А мы все были сосредоточены на его возвращении и не сразу осознали, что тишина объяснялась не только отсутствием разговора. Бэтмен-Робин уснул в нагрудном кармане Кэллоуэя. Снаружи затих тот адский шум, и воцарилась блаженная тишина.

Мэгги

Америка была основана на свободе религии, на отделении Церкви от государства, и все же я первая скажу вам, что у нас положение не намного лучше, чем у пуритан в Англии в 1770-х. Религия и политика постоянно соприкасаются друг с другом: первое, что мы делаем в зале суда, – клянемся на Библии; занятия в государственных школах начинаются с Клятвы верности флагу, заявляющей о нас как о единой нации перед лицом Бога; даже на наших денежных знаках напечатаны слова: «На Бога уповаем». Вы можете подумать, что среди всех людей адвокат из Союза защиты гражданских свобод вроде меня стал бы решительно этому противиться из принципа, но нет. Я провела полчаса под душем и еще двадцать минут за рулем по пути в федеральный суд, пытаясь придумать наилучший способ привнести в судебный процесс религиозный привкус.

Я была полна решимости сделать это, не затрагивая персональных верований судьи.

На парковке я позвонила в «Хуцпу» матери, и она сразу сняла трубку.

– Что за фамилия Хейг?

– Ты имеешь в виду, как у генерала?

– Угу.

– Звучит как немецкая, быть может, – предположила она. – Не знаю… А что?

– Я говорю о религиозной принадлежности.

– По-твоему, я этим занимаюсь? – спросила мама. – Сужу о людях по их фамилиям?

– Неужели все нужно воспринимать как обвинение? Просто мне надо сообразить, что сказать судье, когда приду к нему в кабинет.

– Я думала, весь смысл профессии судьи в беспристрастности.

– Верно. Точно так же, как весь смысл звания «Мисс Америка» – содействовать миру на земле.

– Не помню, еврей ли Александр Хейг. Знаю, что твоему отцу он нравился, потому что поддерживал Израиль.

– Ну, даже если и так, это не значит, что мой судья тоже. Хейга не так просто раскусить, как человека с фамилией О’Мэлли или Гершкович.

– Твой отец однажды встречался с девушкой по имени Барбара О’Мэлли, к твоему сведению, – сказала мама.

– Надеюсь, до того как женился на тебе.

– Очень смешно. Просто хочу сказать, что твоя теория не безупречна.

– Ну, не часто встретишь еврея с фамилией О’Мэлли.

Мама помолчала, потом добавила:

– Думаю, ее бабка и дед поменяли фамилию с Мейер.

Я закатила глаза:

– Мне пора. Не важно, какой он религии, ни одному судье не понравится адвокат, который опаздывает.

Еще когда я встречалась с начальником тюрьмы Койном по поводу охраны Шэя, мне позвонила моя секретарь и сообщила, что судья Хейг хочет видеть советника в федеральном суде на следующее утро, всего через четыре дня после подачи мной иска. Надо сказать, события развивались стремительно. Уже был назначен день казни Шэя, так что суд включил нас в срочный график судебных дел.

Завернув за угол, я увидела Гордона Гринлифа из апелляционного отдела, который ждал у кабинета. Я кивнула ему, а потом почувствовала, как в сумке у меня вибрирует сотовый. Пришла маловразумительная эсэмэска от мамы.

Я захлопнула телефон, и как раз подошел клерк, чтобы проводить нас в кабинет Хейга.

У судьи были жидкие седые волосы и фигура бегуна на длинные дистанции. Я стала разглядывать воротнчок его рубашки, но на нем был галстук: у меня было ощущение, что он мог бы носить на шее распятие, звезду Давида или даже связку чеснока для отпугивания вампиров.

– Ну ладно, мальчики и девочки, – начал он, – кто может сказать, зачем мы сегодня здесь собрались?

– Ваша честь, – начала я, – я подаю иск комиссару Департамента исправительных учреждений штата Нью-Гэмпшир от лица моего клиента Шэя Борна.