Новое сердце

– Они называют себя христианами, – поправил меня Флетчер. – Но с этим не соглашался Ириней, в то время епископ Лиона. Он видел огромную разницу между ортодоксальным христианством и гностицизмом. В гностических текстах основное внимание уделялось не греху и покаянию, а иллюзии и просветлению. В отличие от Ортодоксальной церкви, нельзя было просто вступить в сообщество – необходимо было продемонстрировать духовную зрелость. И – вероятно, это стало для епископа камнем преткновения – гностики не признавали буквального воскрешения Иисуса. Для них Иисус никогда не был по-настоящему человечным – Он всего лишь являлся в человеческом обличье. Но для гностиков это было формальностью, поскольку, в отличие от ортодоксальных христиан, они не видели разницы между человеческим и Божественным. Для них Иисус не был единственным в своем роде спасителем – Он был наставником, помогающим найти свой индивидуальный духовный потенциал. И когда человек достигал этого, Христос не искупал его вину – а сам человек становился Христом. Или, другими словами, человек становился равным Иисусу. Равным Богу.

Легко понять, почему в семинарии это преподносилось как ересь: основа христианства состоит в том, что существует лишь один Бог и Он настолько отличается от человека, что приблизиться к Нему можно только через Иисуса.

– Самые большие ереси устрашают Церковь до смерти.

– В особенности в то время, когда Церковь испытывает кризис идентичности, – сказал Флетчер. – Я уверен, вы помните, как Ириней решил объединить Ортодоксальную христианскую церковь, выяснив, кто истинно верующий, а кто притворяется. Кто произносил слово Божье, а кто говорил… ну, просто слова. – В блокноте, лежащем перед ним, Флетчер написал: «БОГ = СЛОВО = ИИСУС», потом повернул блокнот, чтобы я мог увидеть. – Эту формулу придумал Ириней. Он говорил, что мы не можем быть Божественными, поскольку жизнь и смерть Иисуса сильно отличались от жизни любого человека и с этого началось ортодоксальное христианство. То, что не отвечало этому уравнению, становилось ересью: если человек должным образом не выполнял религиозные обряды, его исключали. Если хотите, это было чем-то вроде первого реалити-шоу: кто обладает самой чистой формой христианства? Ириней порицал людей, творчески относившихся к вере, таких как Марк и его последователи. Они произносили пророчества, и им являлись видения женского божества, облаченные в одежду из букв греческого алфавита. Он порицал также группы, обращавшиеся только к одному Евангелию, – вроде эбионитов, признававших лишь Евангелие от Матфея, или маркионитов, изучавших только Евангелие от Луки. В той же мере порицались группы вроде гностиков, обращавшиеся к большому числу текстов. Ириней постановил, что четыре Евангелия – от Матфея, Марка, Луки и Иоанна – должны стать краеугольным камнем веры…

– …потому что во всех них есть описание Страстей Христовых… необходимое Церкви для того, чтобы евхаристия что-то значила.

– Совершенно верно, – согласился Флетчер. – Затем Ириней обратился ко всем людям, пытавшимся выбрать для себя правильную группу. Вот его примерные слова: «Мы знаем, как сложно определить, что истинно, а что – нет. Поэтому мы хотим упростить это для вас и сказать, во что нужно верить». Люди, поступившие так, были истинными христианами. Другие же – нет. Много лет спустя эти наставления Иринея верующим стали основой Никейского символа веры.

Любой священник знает, что в семинарии нам дают знания под католическим соусом – и все же за этим стоит бесспорная правда. Я всегда считал, что Католическая церковь доказала свою жизнеспособность благодаря истинным, убедительным идеям, которые выдержали испытание временем. Но Флетчер говорил о том, что самые убедительные идеи были подавлены потому, что угрожали существованию Ортодоксальной церкви, а причина того, что их сокрушили, в определенный момент состояла в их большей популярности по сравнению с ортодоксальным христианством. Или, другими словами, Церковь выжила и процветает не потому, что ее идеи наиболее обоснованные, а потому, что умеет хорошо запугивать и принуждать.

– Значит, книги Нового Завета были просто редакционной политикой, которую кто-то однажды избрал, – сказал я.

Флетчер кивнул и спросил:

– Но на чем была основана эта политика? Евангелия не являются словом Божьим. Они даже не являются апостольскими изложениями слова Божьего. Это просто истории, лучше всего представляющие символ веры, которому по мысли Ортодоксальной церкви должны следовать люди.