Nовое Vремя

Проект свернули, когда выяснилось, что нельзя предсказать поведение вируса. Когда он мутирует, то заранее созданная вакцина потеряет эффективность. Лучше погасить пламя рукотворной эпидемии, пока не поздно.

Так Хозяйка впервые испытала горечь поражения. Неотличимого (поначалу!) от победы. Силу, попавшую ей в руки, оказалась невозможно контролировать. Вместе с Эгваль в небытие запросто отправится Остров…

Умолкаешь. Говорить об этом тяжело. До сих пор. Хоть бы Ксена не требовала продолжения. Она одобрительно кивает.

— То, что надо. И держались неплохо.

Похвала некстати. Глупо хихикаешь. Смеешься всё громче, и не можешь остановиться. Истерика. Ксене достается лишняя забота. Хлестать тебя по щекам. Нежно целовать. В завершение, отпаивать, как ребенка, из пластиковой бутылки с трубочкой.

— Пейте-пейте. У вас обезвоживание.

Достает из кармана носовой платок, сует тебе в ладонь — пользуйся, на здоровье. Промокни глазки, высморкай носик.

— Встаньте, пожалуйста. Вот так… королева.

Разворачивается и уходит. Еще бы ей не спешить. Осталась ария сладкоголосого судьи Кинзора, и всё. В запасе — минут пять.

Интересно, есть ли какой-то, более-менее эстетичный способ покончить с собой, не сходя с места? Прямо сейчас. Чтобы не успели помешать. Доставить, напоследок, разношерстому кодлу горькое разочарование.

Кроме разбивания своей дурной головы о броневое стекло, других вариантов нет. Фу, гадость. Негодная идея. Похерить. Ладно. Послушаем Верхосуда. Нарушим стройность его речи хамскими замечаниями. Пока сообразят отключить микрофоны, успеешь попортить ему крови.

Со звонким щелчком останавливаются вентиляторы на потолке. Ээ-э, что за хрень?! Запоздало соображаешь, что Кинзор вовсе не собирался здесь ораторствовать! Блестящий монолог — достойное завершение пьесы, уже записан! Ты же знаешь, как делают кино. Вразнобой. К чему готовы, то снимают. Потом эпизоды монтируют в нужном порядке. Пока ты тут переминаешься, фильмец дозрел. Почти.

Вновь, с пронзительным тонким воем, включаются вентиляторы. Даже вздохнуть полной грудью не успела. Теперь — нельзя. Почему же? Один сильный, глубокий вдох, и всё закончится. Ты же только что мечтала умереть!

Подходишь вплотную к передней стенке. Дотрагиваешься до холодного, гладкого, несокрушимого стекла. Ни пуля его не возьмет, ни кувалда. Пять сантиметров. Расстояние между жизнью и смертью. В темноте зала — застывшие, бледные лица. Наслаждаетесь? Давайте, любуйтесь. Я к вам в кошмарных снах приходить буду.

Сколько осталось? С каждой секундой всё больше отравы накачивается в герметичный прозрачный куб. «Буду задерживать дыхание до последнего».

Двое возникают из глубины зала. Поднимаются на авансцену. Она — широкая, за счет поднятой площадки оркестровой ямы. И ярко освещена. Ясно видишь пламенно-благородные лица. Гневно воздетые, сжатые в кулаки руки. Прокурор Якеш и судья Кинзор. Вошли в роль, голубчики. Жаждут посмотреть, как ты сдохнешь.

Обоим должно быть не по себе от твоего яростного взгляда. Нет, держатся уверенно. Ничего ты им не сделаешь. И во сны ихние не заявишься. Якеш давно сидит на снотворном, побеждая им стариковскую бессонницу. А Кинзор — олигофрен, ему кошмары не снятся.

Публика в зале встает, начинает аплодировать. Ты ничего не слышишь.

Тебя охватывает оглушающая тишина. В ней, сперва слабый, крепнет чей-то одинокий голос. Немного монотонный, со звенящим отливом, он всё громче звучит в тебе.

В преддверии тайны, что скоро открою

Я вижу дома, и мосты над рекою…

Перестань, Седа! Уйди.

…Как вечер неспешно заходит в аллею,

В далеком окне солнца блик пламенеет…

Наоми Вартан когда-то, преисполнившись гнева и злости, осудила девочку-поэта на смерть. Вчерашняя школьница держалась стойко. И сочинила адресованные себе же строки утешения.

Задайся вопросом, Наоми. Как вышло, что это — реквием по тебе?

Скрип.

Невыносимо противный скрежет.

Серия оглушительных хлопков, как ружейные выстрелы.

Неодолимая сила выдирает из стальных ребер куба огромные, дюймовой толщины болты.

Стальная рама, содержащая в себе передний лист бронестекла, начинает отгибаться сверху.

Еще секунда и вся кристально-прозрачная стенка, весом в три центнера, падает с гулким грохотом.

Вопли ужаса. Топот бегущих ног. Из сумрака доносятся глухие удары, и возгласы отчаяния.

Все четыре выхода заперты снаружи.

Среди этого дантового ада отчетливо слышен вой вентиляторов, раскрутившихся до максимальной скорости.

Кашель. Стоны.

У ядовитого пара металлический привкус.

В газовую камеру превратился весь театральный зал.

7. ГЛАВАРЬ МАФИИ

Киано заложил руки за голову. Его длинные пальцы вцепились в лохматую черную шевелюру. Интересный способ помогать себе думать. Усиленные размышления ни к чему не привели, и он сказал:

— Вы у нас — великий команданте, вот и объясните, что это значит.

Одиссей Гор ткнул пальцем в лежащий на столе крупноформатный снимок.