Новогодние неприятности, или Семья напрокат

Проглотив нелестные эпитеты, вертящиеся на языке, я неуклюже похлопываю Ларина по спине и торопливо выныриваю из кольца его рук. Магия момента утрачена, в груди клокочет что-то угольно-серое и неприятное, и я жалею, что не успела уснуть до того, как Демьян вернулся.

Трусливо, но это избавило бы меня от сложного разговора.

— Давай.

Помолчав, мы перемещаемся в зал и опускаемся на диван. По негласной договоренности не включаем свет и оба утыкаемся взглядом в окно. Сквозь прореху между шторами просачивается лунный свет — серебряный, чистый.

В темноте все воспринимается иначе. Откровеннее, интимней.

— Юль, — поерзав, Демьян притягивает меня к своему боку и замирает, подбирая слова. — Ты что думаешь?

— Не знаю. Честно, не знаю.

В эту секунду меня как будто окунули в чан с кипятком, а потом швырнули в снег. Щеки пылают, судорога прошивает тело, ступни покалывает, словно я ступала по битому стеклу.

Я осознаю, что каждое мое слово может ранить сидящего рядом мужчину, может причинить ему боль и склонить чашу весов в ту или иную сторону, поэтому не спешу с ответом. Раскладываю в мозгу десяток вариантов и пытаюсь просчитать какой из них наиболее вероятный.

— С одной стороны, позволить Инессе чаще видеться с Алисой рискованно. У тебя нет никаких гарантий, что ее побег не повторится. Сегодня она заглядывает дочери в рот, а завтра переобуется и улетит на Майорку с очередным фотографом или миллионером.

Выпаливаю это все пулеметной очередью и чувствую себя последней дрянью. В моем предположении много личного. На самом деле, мне хочется, чтобы Ларин выставил бывшую супругу за порог и больше никогда о ней не вспоминал.

— А с другой?

Зацепившись за начало моей фразы, Демьян невесомо пробегается пальцами по моему плечу и по излюбленной привычке запутывается в волосах, отчего взбудораженные мурашки вихрем проносятся вдоль моего позвоночника и кучкуются в районе шеи.

Думать теперь сложнее.

— А с другой…, — приникаю ближе к Ларину и наслаждаюсь исходящим от него теплом. Запечатлею каждое мгновение этой умиротворенной близости и давлю проклевывающиеся ростки эгоизма. — Ты не можешь решать, не посоветовавшись с дочерью. Спроси, чего хочет Алиса? Никому не станет лучше, если она до конца дней будет винить тебя в том, что ты запретил ей общаться с матерью.

— Этого я и боюсь, Юль. Больше всего на свете. Ума не приложу, как поступить правильно…

Глава 16.3

И снова тишина опускается между нами. Только теперь она мягкая и комфортная — нам нечего делить с Демьяном и не за что воевать. Мы оба ставим Лискины интересы на первое место и не хотим ее ранить.

А ревность? С ревностью, на которую я не имею права, как-нибудь справлюсь.

Свыкшись с принятым решением, я постепенно успокаиваюсь и ощущаю себя, на удивление, бодрой поутру. Первой выскальзываю из кровати, когда за окном начинает светать, и иду готовить завтрак.

Овсяная каша с молоком — для Алисы. Яичница с беконом — для нас с Лариным. Тосты с черничным джемом — на всех.

Отбросив вчерашние тревоги, я даже приплясываю на месте и тихонько напеваю новый хит, запавший в душу.

— Холодно, холодно, но ниче. Ведь рядом с тобой мне горячо-о-о…

Тяну с упоением и резко осекаюсь, когда между лопаток врезается жизнерадостное.

— У кого-то хорошее настроение?

В домашних футболке и спортивных штанах, болтающихся на бедрах, позади меня стоит улыбающийся Демьян. Две одинокие капли воды движутся вниз по его скуле — к волевому подбородку, полотенце переброшено через шею, чуть влажные после душа волосы торчат в разные стороны.

И я засматриваюсь. Любуюсь его мощными ступнями. Зависаю на крепких руках, увитых выступающими венами. И натурально торможу, с трудом возвращаясь к готовке.

— Хорошее, — подтверждаю, выключая плиту, и выкладываю еду на тарелки. — А у тебя?

— Порядок.

Отзывается Ларин и шагает ко мне, упирая ладони в столешницу. Берет в импровизированный плен и не шевелится, обдавая мочку уха горячим дыханием. Не испытывает даже намека на дискомфорт, зато я в очередной раз смущаюсь, неловко поправляю лохматый пучок и наверняка краснею.

Ненавижу свою кожу за эту особенность!

Господи, мне ведь далеко не пятнадцать, и я успешно перескочила пубертат. Пора прекратить так остро реагировать на близость какого-то мужчины.

Пытаюсь себя убедить, подсовывая мозгу подобные установки, но самовнушение не работает. Ноги по-прежнему подгибаются, нервы дребезжат, а сердце с разгона влетает в грудную клетку и отскакивает обратно, словно мячик. Мысли путаются в ту самую кашу, которая томится в кастрюльке, и я готова совершить глупость, о которой точно буду жалеть…

— Доброе утро!

Спасает Алиса. Розовощекая после умывания, веселая, она вбегает в кухню и несется к нам с Демьяном. Получает причитающуюся порцию обнимашек и не замечает охватившего нас замешательства. Смешно ведет аккуратным вздернутым носиком и с притворным разочарованием выдает.

— Опять овся-я-янка…

— И тосты с какао. Давай за стол.