Новогодний роман

Увидели ответ: пустые полки и как в насмешку пулеметные диски ламинарии морской капусты продукта конечно полезного, но не да такой же степени. Не буди спящего льва, не оставляй обывателя голодным. Он вынесет все: цензуру, оковы тоталитаризма, пролетариат, но желудок обывателя молчать не будет. Он сразу выдаст, все что думает, не церемонясь. Зашаталось могучее на вид здание. Полетели кирпичики в разные стороны. Драпали драповые. Мутные годы изменили Альберта. Онт ушел из института. Петр Гробочинер сильно сдавший за время реформ, преждевременно сгорбленный политикой, проклял сына. Альберт утерся и забыл. Вихрящаяся, аляпавато-рекламная, другая жизнь манила Альберта. В короткий срок выяснилось, что можно ездить на нормальных машинах, носить нормальную одежду и жить нормально, по-человечески может лишь тонюсенькая общественная пленочка тех, кто и при драповых особо не терялся. Альберт оказался на распутье. Выбор был невелик. Либо капитализм плавно переходящий в бандитизм либо с точностью наоборот. ни к тому ни к другому способностей особых не было. Желания и возможности Альберта как трамвайные рельсы всегда шли рядом и никогда не соприкасались. Ирма подобрала Альберта, когда тот прозябал на знаковой для тех времен должности бармена в кабачке на городском рынке. Кабачок имел легкомысленное название «Родничок» и напоминал портовую таверну, где-нибудь на банановых островах под мерцающей перекладиной Южного Креста. Местечко было аховым. Здесь собирались рыночные апаши в китайских кожаных куртках и лишенные суровой действительностью нимба героизма конкистадоры, известные в народе как челночники. Иногда возникали никому не нужные мальчики спальных районов, с крохотными похожими на инкубаторское яичко головами, закованные в ботинки со свинцовой подошвой. Тогда апаши благоразумно обходили кабачок стороной. Над обитой жестью стойкой с грязной росой от тряпки парила облупившаяся рыжая щука. Под синими с папиросными ранами скатертями, как под платком фокусника, прятались пластиковые столики-пеньки. Вкруг них были расставлены дачные с выгнутым пером спинок стулья. Неизбежной достопримечательностью «Родничка», его добрым духом был Рэмбо, соответственно очень тщедушная высокая остановившаяся во времени окаменелость с дурным дыханьем, требухой вместо лица и мятым стаканчиком в дрожащих руках. Ирма образовалась в Родничке как откровение. То утро Альберт помнил до мелочей. Кабачок был пуст. Хрипел, показывая косые полосы, рогатый телевизор. В углу мялся Рэмбо. Альберт настраивал телевизор, стуча по нему гневной рукой. Ирма вошла тихо, но Альберт обернулся. Рок владел им. Первое, что бросилось в глаза, было чернильное пальто на го-о-спооди! алой подкладке.

Масштабная дама с собранными на затылке пучком волосами. Из дорогого облика выбивалась продолговатая бежевая дермантиновая сумка. Мгновенно сердце Альберта выросло до размеров волейбольного мяча и сжалось до грецкого ореха. Ирма подошла к стойке и поставила сумку на пол.

— Пивка бы, маленький.

Пока Альберт набирал из поникшего от стыда крана жутко разбавленное пиво, дама спросила, посасывая леденец.

— Что это у вас на рынке милиции столько? Случилось чего?

— Эфраима вчера завалили — немедленно отозвался Рэмбо.

— Что за Эфраим — спросила Ирма.

— Вижу мадам не здешняя — Рэмбо двинулся было к Ирме. Альберт предостерегающе поднял руку.

— Что вы — оскорбился Рэмбо — Я лишь хотел объяснить.

— Не твоего ума дело — огрызнулся Альберт. и подал Ирме пиво — Прошу.

Обиженно бормоча, Рэмбо вернулся в свой угол. Попробовав пиво, Ирма отставила его в сторону.

— Так что же произошло?

— Директора рынка убили — объяснил Альберт.

— Судьба — глубокомысленно отозвался из своего угла Рэмбо. — Какая ей гадине, разница.

— Налей ему, маленький.

— Я думаю, не стоит — сказал Альберт — посмотрите на него. Ведь алкаш.

— Я? — молитвенно сложил руки Рэмбо — Мадам?

— Налей, налей.

Альберт повиновался, но через силу. Он почувствовал, что именно так нужно. Поупрямиться, показав характер. Вытерев губы, Рэмбо рассыпался в благодарностях.

— Мадам, единственно вы поняли страдающую душу — преклонив колени, говорил Рэмбо — Навеки… Как бывший физик-ядерщик… Непобедимый щит родины так сказать.

— Вы ему не особо верьте — сказал Альберт — Он перед всеми, кто наливает, на колени бухается.

— Неправда — искренне возмутился Рэмбо — Перед теми, кого уважаю и люблю. Правда, у меня большое сердце, как у индийского слона. Это издержки былых занятий. Понимаете мадам, когда день за днем готовишь конец света в своем маленьком реакторе, очень хочется общения. Иногда.

Кланяясь китайским болванчиком, Рэмбо отошел. Ирма наклонилась к Альберту.

— Слушай маленький, я сумочку у тебя оставлю? Вечером заберу. Таскаться с ней, сам понимаешь.

— Конечно, конечно.

— Ну вот и славненько — Ирма сунула в рот новый леденец.

— Меня Ирма зовут.

— Альберт.

Ирма позвонила вечером.

— Альберт. В 7 вечера, в сквере на Советской. Буду ждать.