Новосёлы

А вот два дядьки. Один вытащил за заднюю ногу из мешка поросёнка, держит на весу, показывает покупателю. Тот меряет поросёнка пальцами от рыльца до хвостика и возмущается: «На землю опусти, на землю! Что ты его растягиваешь, как гармошку?» А продавец ему на это: «Сами вы балалайка!»

Откуда-то издалека пробивается сквозь многоголосый шум звонкое: «Кро-о-олики! Белые кролики! Анго-о-ор-ские! Почесал – пуховую шаль связал! Платок – молодице, ребёнку – рукавицы! Налетай! Налетай!»

Мне сразу захотелось «налететь», дёрнул Женьку за рукав.

Пробрались сквозь толпу…

Ах, какие это были кролики! Сидели четыре в ящике из-под посылки – беленькие, как снег, с розовыми глазками, с холодными ушами. И совсем не боятся людей – ручные! Жуют травку, смешно шевеля губками.

– Что, малый, нравятся? Пара – десять рублей. Через год можешь иметь пятьдесят, а если повезёт, то и сто. За десятку – сто кроликов! А? Дешёвка! – улыбался добрый дядька.

Я как присел на корточки около ящика, так и расхотел дальше идти.

– Поменял собаку на кроликов? – потащил меня Женя за руку.

Я побрёл за ним. О-ха-ха… И зачем я сказал папе, что хочу только собачку? Можно было ещё и кроликов выпросить…

Там, где конец рынка, стояли, привязанные к забору, коровы и козы. Здесь же продавали птиц, рыбок, а в стороне – собак.

Сначала мы посмотрели «спектакль»: пожилой дядька тащил собаку в одну сторону, а она его – в другую. Собака худющая, взлохмаченная, под цвет грязи, злобно кусала верёвку. Дядька тоже весь какой-то взъерошенный, небритый. «Тише, тише…» – успокаивал он собаку и криво улыбался людям.

– Это вы ничейную поймали? Бродячую? – спросил я. Пусть и Женя знает о моих способностях угадывателя.

– Сам ты бродяга! – вдруг вскипел мужчина. – А ну катись, а то как спущу пса с верёвки, клочья с тебя полетят.

А я нисколечко не боялся, я думал, что сначала собака вцепится этому дядьке в штаны. Я хотел ещё спросить, за сколько можно такую бродяжку купить, но Женя в это время подошёл к овчарке.

Продавал овчарку такой взрослый школьник, как Женя. Хлопец стоял, а овчарка сидела рядом без всякого поводка и была ему по грудь. В наморднике… Ух, красавица! Спина чёрная, а живот и лапы беловатые, вроде слегка подкопчённые. А глаза у овчарки весёлые, с хитрецой! Будто хочет сказать: «Что, слабо? Не купите?»

– Сколько?.. – спросил Женя, и голос его дрогнул. Понравилась собака и ему!

– Шестьдесят.

– Что – шестьдесят?

– Рублей шестьдесят.

– Фью-ю-ю… – свистнул Женя.

Овчарка улыбнулась: «Что, обжёгся?»

– Мне, знаешь, сколько могли б за Джека заплатить пограничники? Минимум – сто рублей! Три года обучал… Любого шпиона или бандита поймает. А мне некогда к пограничникам ехать, мне сегодня надо транзистор купить.

Ах, если бы у меня было шестьдесят рублей! Но столько папа никогда не даст, хоть умирай на его глазах. Это же дороже, чем «Орлёнок» стоит, велосипед.

Стоят вокруг овчарки дядьки, хлопцы и мальчишки, даже одна девчонка. Все овчаркой любуются, а овчарка на людей смотрит, хозяину заглядывает в глаза. Грустный уже у неё взгляд, будто хочет сказать: «Ты меня хочешь продать? Предать?! Меня-я, твоего верного дру-уга?!»

У всех зрителей, у кого на руках, у кого в сумке, у кого за пазухой, сидят щенки. Только у девчонки – на земле, на поводке и – взрослая. Щенки разные – и белый лохматик, и чёрный, словно отполированный, с коричневыми пятнышками над глазами, и пёстрый, как сорока, и жёлтый, как лисёнок. Мы всех переспросили. Двадцать пять рублей… Двадцать… Пятнадцать…

Десять рублей просила только девчонка за свою длинную, как будто составленную из двух (помните, у клоуна в цирке?), собачонку. Ноги коротенькие и кривые, на брюхе, как пуговицы в два ряда, торчат чёрные сосцы.

Я смотрел-смотрел на эту застёгнутую на все пуговицы собаку и вдруг как захохочу! Чуть семечками не подавился…

– Ты чего? Ты чего? – застукал мне в спину Женя.

– Я… Я подумал, как она будет шпиона ловить… Гы-гы…

Тут и Женя захохотал как сумасшедший, и все хлопцы и дядьки, что щенков продавали. А девчонка дёрнула за верёвочку свою собачонку – и бегом с рынка.

Оставили мы эту компанию, подошли к двум мальчуганам. Они почему-то держались поближе к забору, подальше от собак. Один, длинный, лупоглазый, как сова, держал в руках дырявый мешок. Через дыры видать было в мешке что-то рыжее и живое, и то живое урчало: «У-у-у-у! У-у-у-у!» Второй парень пониже, носик сапожком. Ему почему-то не по себе: вертит головой, подёргивает плечом, стегает прутиком по забору.

– Какая порода? – спросил Женя.

– А какая вам нужна? – осторожно спросил длинный, который с вытаращенными глазами, а меньшой по очереди подвигал бровями, словно хотел подмигнуть, да ничего не вышло.

– Нам нужен хороший щенок, породистый, лишь бы какого мы и задаром не возьмём.

– Боксёр! – уставился на Женю и даже не мигнул длинный.

– Это кличка такая? – спросил я.

– Это у тебя кличка, а у него порода – боксёр.

– Не тот, что морда расплющена, как будто по носу стукнули? – уточнил я.

– Тот самый… И уши уже обрезанные, и хвост отсечён…