Новость

Ну а теперь напрягите, пожалуйста, ваше внимание. И первым делом представьте, что вы не здесь, а совсем в другом месте. Ну, скажем, где-нибудь на проселочной дороге. Кое-что Домель уже успел. Утром, уходя из дому, поцеловал жену, взглянул на спящих детей (всякое может случиться, верно ведь?), отгромыхал на своем «рафике» добрую сотню километров, починил прибор на одной из фабрик и теперь стоит во-о-он за тем деревом — да не корите его, не судите больно строго — нет греха, когда нужда лиха. Но вот нужда справлена, и Домель всматривается в глубь леса. Перед ним сосны и сосны, там-сям березка одинокая стоит, трава там мурава, жучок-светлячок пролетит, и Домель знает, что за этими соснами опять пойдут сосны, опять березки будут, и трава-мурава, и жучки-светлячки. Вокруг тишина, небо облачно, ветер тих и нежен, и кажется Домелю: задумалась природа, и он тоже заглядывает в себя, вспоминает круговерть последних недель с телефонными звонками, беспрестанной ездой, корпением над приборами и бестолковой беготней по столовым, вспоминает немые укоряющие взгляды жены, возню играющих детей (это впервые раздражает его), и вдруг ум его будоражит все тот же вопрос: и это… все?

На этот раз вопрос, как видите, поставлен всерьез, глобально, так сказать. К серьезным последствиям это, правда, не приведет, но кое-что… Кстати, Домель сейчас один. И в бок никто не толкает: чего спишь, мол, тебе сдавать, и трепом никто не нудит: выписали, мол, одной старушке по ошибке такой порошок, что выпила, бедная, и прямым ходом на тот свет. Вот и выходит, что есть у него, у Домеля, время пораздумать, пораскинуть мозгами. И приди он сейчас к мысли, что жизнь не сулит ему ничего интересного, что впереди только скука да однообразие, все равно сядет он за руль своего «рафика» и отправится в путь-дорогу. Потому что на заводе или… как его там, надо же, опять запамятовал, ну да и так понятно, ждут его. И даже очень ждут.

И вот уже навстречу нахальным носом пылит грузовик: уступи, мол, дорогу, за ним молоковоз, наконец, какая-нибудь армейская колонна, а ее обогнать — непростецкое дело. И снова Домель кипит. Кипит Домель, пузырится. И ведет машину свою так, что любо-дорого посмотреть; маленькое только во всем этом «но» — колени подрагивают да в груди холодит. Очень может быть, что никогда не вспомнит он того вопроса. Но вряд ли. Сомнительно что-то, правда ведь? Такие минуты возвращаются и со временем приходят все чаще, а такого, как Домель, и расслабить могут. Тучи ведь на то и собираются, чтобы иногда громом грянуть да дождем пролиться. Так и Домель порой: загремит, забурлит, выкинет эдакое, шут знает какое, коленце — всему свету напоказ: вот он я, живой еще, дышу, могу еще удивить и попотешить. И… петухом, понимаете, петухом.

Но, заметьте, насчет грома это я так — если худой, крайний случай. Обычно до этого не доходит. Обходится, словом. Да-а-а. Домель. Вот так, бывает, прикинешь, подумаешь о прожитых им годах и о тех, что еще впереди, и начинаешь тогда помаленьку кое-что и разуметь. И тут мне, должно быть, отступать некуда, а самое время рассказать вам о том, что я знаю от самого Домеля. Без этого, наверно, просто не обойтись. Но только, чур, никому. Добро? Рассказал о том Домель в слабый свой час, будучи на изрядном взводе. Да о таких вещах трезвонить и не годится. Да-а. Так вот оно всегда и бывает: хочешь околицей, а приходится улицей.

Ну, значит, на самом деле было все так. Отладил Домель в одном городке агрегат и стал домой собираться. Хотел разок пораньше приехать. У кроликов, может, убрать. И то ведь — со всеми служебными делами он в тот день уже управился. Но тут возьми да произойди нечто диковинное: заартачился «рафик» — стоит и не едет. Наверно, когда Домель останавливал машину, то чересчур сильно тормозил. Вполне возможно. Как бы там ни было, но правое переднее колесо заклинило. И хоть вообще-то Домель привык делать все сам, на этот раз он от своего правила отступает: в тормозах и системе управления слабовато разбирается. Тут уж слово за мастерской. Домель идет туда. Обед давно уж позади. На часах полчетвертого. В мастерской никого. Только пожилой угрюмый мастер. Он слушает Домеля, но так, знаете, — вполуха, хотя иногда и кивает головой (ясно, мол, ясно), потом говорит: сегодня ничего уже не получится, мил человек, поздно уже. Не успеем. Машину оставьте, посмотрим. А завтра с утречка приходите снова. Ну, делать нечего. Пригорюнился Домель, вышел за ворота, постоял, вынул из кабины старенький свой портфель, запер машину на ключ и пошел искать автобусную остановку. Отыскал, глядит на расписание и глазам не верит — ждать ему автобуса до пяти часов. Вот и выходит, что у Домеля уйма времени.