Новые дворяне

Когда учитель всех отпустил, Ваня остался. Наставник, занятый сортировкой пластинок, не сразу обратил внимание на задержавшегося юношу.

— Я думал, такие остались только в музеях, — решившись, привлёк к себе внимание парень.

Вздрогнув от неожиданности, Пётр Анатольевич обернулся и искренне улыбнулся, увидев самого дорогого ему студента.

— Учитывая отсутствие розеток, магнитофон бы не стал здесь работать. Хочешь его завести? Можешь выбрать любую пластинку.

Не устояв перед искушением воспользоваться такой уникальной возможностью, Ваня кивнул и подошёл ближе. В отличие от многих своих сверстников, он очень любил классическую музыку (можно сказать, это была их с Катей страсть). Благоговейно листая пластинки, юноша выбрал одну и аккуратно поместил в держатель, установив сверху иглу. Затей стал крутить ручку, которая поддавалась с большой неохотой. По кабинету разлились волшебные звуки балета «Щелкунчик».

— Замечательный выбор, — одобрил наставник, закрывая двери и оставляя ключи в замке, чтобы им не мешали. — Ты хотел со мной поговорить?

Несколько минут молодой граф рассматривал своего отца:

— Я верю, что вы сказали мне правду. Ответьте только на один вопрос: кто моя крёстная?

Ваня от напряжения сжал кулаки. Он долго выбирал, какой именно вопрос задать, и остановился на этом. От мамы он знал имя крёстной, а вот его бывший отец вечно отмахивался от подобных расспросов, говоря, что не помнит такие мелочи. Но если наставник утверждал, что ему ещё до рождения выбрали крёстных, то он должен знать ответ на этот вопрос.

— Бедарёва Тамара, — тепло улыбаясь, ответил мужчина. — Она работала вместе с твоей мамой. Мы сначала хотели попросить нашу однокурсницу Анфису, она была у нас старостой, но она оказалась некрещённой. Тогда твоя мама предложила Тамару. Не сказать, что они были подругами, но по работе общались достаточно тесно, да и к крестинам она отнеслась очень ответственно: часто навещала Галю, когда твоя мама ушла в декрет, звонила. Меня тогда это поражало: ведь мы воспитывались ещё в советское время, когда Церковь была под запретом. Когда СССР распался, мы были с твоей мамой в выпускных классах, покрестились только из-за того, что хотели венчаться. А твоя крёстная была нас старше лет на десять, и такая религиозная…

— А почему тогда она перестала с нами общаться? — тихо спросил юноша.

— Прости, Ваня, я не знаю ответа на этот вопрос, — развёл руками Пётр Анатольевич.

Ваня посмотрел на него. Наставник абсолютно верно ответил на его вопрос, даже рассказал о том, о чём мама никогда не рассказывала. Пётр-Владимир поймал взгляд сына. Сомнения и какая-то внутренняя борьба, что отражались в них последние дни, сменились спокойствием и умиротворённостью. Серо-голубые глаза сейчас казались почти синими, хотя ещё недавно были безжизненного серого цвета от волнения. Сделав разделяющий их шаг, мужчина обнял юношу. Ваня, никак не ожидавший такого и застигнутый врасплох подобным проявлением чувств, превратился в статую, боясь даже пошевелиться. Почувствовав его напряжение, наставник отстранился и с беспокойством посмотрел на мальчика:

— Тебе неприятно? Прости, я никогда больше не нарушу твоего личного пространства, если ты не захочешь.

Глаза защипало. Он никогда не видел ни любви, ни заботы от отца, который его вырастил. В детстве он не раз засыпал со слезами, моля Бога, чтобы папа стал добрым. А теперь этот человек, назвавшийся его настоящим отцом, так бережно и нежно относится к его чувствам, и даже готов смириться, если он, Ваня, его отвергнет. И столько в его карих глазах любви, внимания и надежды, что Ваня поверил. Поверил, что это не сон. «Папа», — прошептал он одними губами, и уже сам бросился на шею мужчине.

— Прости, малыш. Я больше никогда тебя не оставлю, — не замечая, как из глаз выступили слёзы, с жаром прошептал Пётр, гладя волосы сына. «Он принял меня. Теперь всё будет у нас хорошо».

***

Через несколько часов отец с сыном уже пили успокаивающий мятный чай в личных апартаментах наставника.

— Знаешь, папа, мне сегодня снился сон о той аварии, о которой ты говорил, — поёжившись, словно от холода, поведал юноша. — А потом я вдруг подумал, что было бы, если бы она случилась сейчас?

Ваня жестом остановил собравшегося что-то возразить наставника, и продолжил:

— Я бы не смог себе простить, что избегал тебя. Что у меня была возможность тебя узнать, общаться, а я дулся в углу, как пятилетний ребёнок, — из его глаз вновь потекли слёзы.

Пётр встал и присел на подлокотник его кресла, притянув сына к себе и крепко обняв.

— Не думай об этом. Я понимаю, как это всё для тебя тяжело. Ты всю жизнь считал отцом моего брата. Я знаю, что он был строг по отношению к тебе, но всё-таки ты наверняка любил его. А я вывалил на тебя всю эту информацию, даже не подготовив.

— Он меня бил. И маму, — тихо произнёс Ваня, сильней прижимаясь к мужчине. — Об этом знает только Катя, моя подруга. Мы это скрывали, это было несложно: он никогда не бил по лицу… Мы боялись его. Я всегда думал, мама любила его и поэтому защищала…