Он рефлекторно занял самое престижное место в комнате. Эту способность Сеня впитал если не с молоком матери, то уж с первой сигаретной затяжкой точно. Впрочем, вряд ли эти два события хронологически отстояли далеко друг от друга. От тепла и усталости Снегирь едва ворочает языком.
Да и мы еле держимся. Кроме нашей четверки, Камаля и Сени все уже давно крепко спят, быстро перекусив магазинным мармеладом и килькой в томате.
– Я на лыжах через хребет. Вы – как хотите, – отвечает Краб.
– Слышал я уже эту фигню, – скептически отзывается Сеня. – Ну, ежели хотите в генерала Карбышева поиграть, то вольному воля. А мы в город с утреца пораньше. У них тут школьный автобус есть, как раз все влезем.
– Ну и ладно. Давайте на боковую.
Я отрубаюсь с мыслью о том, что на твердом полу иногда очень приятно спать.
Вереница из четырех лыжников движется вдоль горного хребта, заросшего редкой щетиной леса. Так, наверное, мы выглядим с вертолета. А со своей позиции я вижу лишь широкую Лехину спину, которая пейзаж не оживляет.
День ясный, солнце светит вовсю и отражается в миллиардах льдинок. Кабы не Краб, мы давно ослепли бы. Ведь мочи девственницы, которой так хорошо лечить снежную слепоту, под рукой у нас почему-то нет. Хорошо, что Леха перед выходом настоял на полной смене амуниции. Отличные, но приметные куртки на гагачьем пуху мы обменяли у местных на обычные тулупы и шубы.
Еще купили каждому по паре самодельных лыж, подбитых камусом – шкурой, снятой с оленьих ног. Лыжи короткие, широкие и не разгонистые. Удобные, одним словом. При подъеме не скользят назад, а с крутых склонов едут со вполне разумной скоростью, позволяющей даже неопытному лыжнику не валиться с ног.
Но основной плюс – темные очки. Вкупе с шубами и лыжами все это смотрится комично. Особенно учитывая, что очки Аристарха без дужек и держатся по-стариковски на резинке. Мои тоже родом из семидесятых годов, но смеяться тут над нами некому, а глаза они защищают отлично.
Погода чудная, ветер слабый, мороз не более пятнадцати градусов. Чувствуется близость весны. Сейчас Лехина задумка, казавшаяся мне вчера такой опасной, не вызывает сомнений в благополучном исходе. В брезентовых рюкзаках у нас большая часть харчей, купленных в Белой Черемухе, и килограммов тридцать замороженной в кость говядины из кормоцеха Колизея. Сеня с барского плеча по-братски поделился с нами. В качестве алаверды мы отдали им пару лишних стволов, оставив себе по «макару».
Снегиревские еще до нашего отхода загрузились в желтый школьный автобус и двинули в сторону республиканского центра. Вечер они планировали встречать уже в объятиях цивилизации. А вот нам до нее, родимой, еще пилить и пилить.
– Леха, давай, выкладывай свои соображения, – начинает разговор на первом привале Серега, он же Рыжий. – Есть ли у вас план, мистер Фикс? Что-то мне подсказывает, что ты не собирался просто замерзнуть в горах, дабы сбить с толку возможных преследователей.
Мы с Аристархом молча присоединяемся к этому вопросу. Но Леха не торопится.
Он допивает чай из термоса, навинчивает пластиковую крышку-стакан на место, лишь потом глубокомысленно хмыкает и говорит:
– Не боись, братва. Дядя Леша все предусмотрел. Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним. Ну и, по классике, нечаянно ворвемся. Я неспроста крюк на северо-восток сделал. Во-первых, нас если и будут искать, то в направлении на запад. Во-вторых, здесь не очень далеко оленья ферма тувинцев-тоджинцев. Это такой совсем немногочисленный народ. Так что завтра мы купим у них оленей и дальше двинемся уже не пешкодралом.
– Легко сказать, купим. Сколько они стоить могут? Да и как ты по горам на нартах поедешь?
Мои здравомыслящие замечания Краба совсем не обескураживают.
– Что ты знаешь, монах, кроме своей часовни? – цитирует он Сервантеса.
В данном контексте эта фраза синонимична простому и незатейливому «Заткнись и слушай». Иногда Леха меня удивляет своим кругозором, не характерным для тупого солдафона.
– Около двух штук баксов у нас есть. Думаю, этого хватит. А на оленях, чтоб ты знал, можно ездить и верхом. Но это все завтра. Сегодня еще о ночевке думать надо, а морозец к ночи снова до тридцати, а то и сорока дойдет. Кто выживет, тот и будет учиться верховой езде на оленях.
– Где это ты две штуки нашел? – удивляется Рыжий.
– Меньше по подсобкам ныкаться надо было. Помародерствовал малость. Наскреб по сусекам.
– А ночевать где будем?
– Где-где… Ты на рифму не нарывайся. К вечеру засветло иглу ставить будем, хату из снега. Он сейчас правильный, на солнце слегка подтаявший, плотный. Должно получиться что надо.
– Ну, ты, Леха, даешь! – Аристарх восхищен познаниями нашего предводителя в различных сферах человеческого бытия.
– Да, я такой! Не зря же к зимнему походу готовился.
Ближе к вечеру мы начинаем процесс созидания иглу – снежного дома эскимосов. На первый взгляд не совсем понятно, как ледяное жилище может спасти в тридцатиградусный мороз. Однако эскимосы по выживанию в ледяной пустыне явно дадут фору всем прочим народам мира.