Мэр московский, финансовый гений, из всего создающий рубли, нам напомнил масштаб преступлений, совершенных во имя любви. Назовем, например, Менелая, что еще до гомеровых дней, воротить свою Лену желая (как Батурина, только бедней), соответствуя древнему строю, обнажил свой спартанский оскал и разрушил красавицу-Трою так, что Шлиман едва отыскал. Ну и в чем твоя выгода, Спарта? Менелая судить не рискну, но припомню еще Бонапарта, что спалил ради страсти Москву. Так любил он свою Жозефину, сверхдержавы своей госпожу, – из Кремля-де Царь-колокол выну и к ногам-де твоим положу! Не поставив Москву на колени, извини за двусмысленный стих, на святой он закончил Елене: все герои кончают на них.
Я припомню и Мао Цзэдуна: он недавно, что твой сарацин, пол-Китая поставил под дула из любви к ненасытной Цзян Цин. (В узкоглазой стране желтолицей называлась она для братвы Поднебесною Светлою Птицей – то есть тоже Еленой [28] , увы.) Предыдущую бабу покинув за потрепанность и толщину, он везде расплодил хунвейбинов и над ними поставил жену, и кровавая эта мегера комиссаршею стала, прикинь. Так как не было там Селигера, то они мордовали Пекин. За любовь председателя Мао до того расплатился Китай, что по ихним-то меркам немало, а по нашим – кранты, почитай: уничтожена высшая школа, профессуру сослали в гряду – так что, в сущности, случай Лужкова безобиднейший в этом ряду. Он, размахом Батурину тронув, достигал эксклюзивных высот, но ведь вырезать пять миллионов – много хуже, чем схиздить пятьсот. Лучше ради любовного пыла тратить бабки хоть левой ногой – и не важно мне, сколько их было. Все равно бы их схиздил другой. Вон спартанцем разрушена Троя, а Лужков – почему и ценю – завоевывал милую, строя, хоть и строил все больше фигню, и Москва перед целой планетой (недоволен – в Нью-Йорке живи!) так и встала как памятник этой беспредельной и страшной любви, неуклюжая, как Барбаросса, барахольная, как Лужники, вся похожа на нежность партбосса к бизнесмену некрупной руки. В этом слое хозяйственно-властном извратился закон естества: представления их о прекрасном таковы, и любовь такова. Это преданность сверхчеловека с окепленной навек головой беспощадной хозяйке «Интеко», сверхпартнерше его деловой. И гремел ТВЦ-погремушка, и лакей журналистов стращал, и народ их прощал – потому что за любовь не такое прощал. Он спускал воровство и бахвальство летописцу земель и целин, потому что он так целовался, как не мог ни один Хо Ши Мин! Все романтики в нашей округе. Я и сам, если честно, люблю, коль воруют по страсти к подруге, а не вследствие страсти к баблу. Мало лидеров русских, которых уловляли на эти крючки: на российских холодных просторах мы любви не видали почти. На морщинистых лицах забота, никаких куртуазных манер… Если кто-то и любит кого-то, то как Путина любит ЕР. А спросить бы с тоскою глубинной возглавляющих нас Каракалл: ты-то что сотворил для любимой? Сколько выстроил? Сколько украл? Вы пошли б на рисковую меру ради тайных и явных подруг – вы, которые к нашему мэру утеряли доверие вдруг? Ты ходил ли с зияющей раной, из которой все время течет? Ты хоть доллар какой-нибудь сраный перевел на возлюбленный счет? Сколько врал ты – лирически спросим – для скрепленья заветнейших уз?
Впрочем, лет через пять или восемь мы узнаем и это, боюсь.
Талисманное Ода на выбор талисмана сочинской олимпиады
У всех в новостях – то теракт, то ислам, то массы восстанут, короче, а мы выбираем себе талисман к спортивному празднику в Сочи. Ты скажешь, читатель, что это фигня, и прав по суровому счету, – но ты в понедельник читаешь меня, а я сочиняю в субботу: и Первый смотрело небось большинство, и новость прошла всеканально, и ты уже знаешь, избрали кого, – а я-то волнуюсь реально!
Снежинку? Дельфина, что втиснут в штаны? Мороза с лицом воеводы? Ведь это не цацка, а символ страны на все предстоящие годы. Премьеру, как водится, мил леопард, затеявший снежное ралли: поскольку таков уже русский стандарт – должно быть, его и избрали. Присуща ему и державная спесь, и храбрость, и дух всеединства… Плевать, что он больше не водится здесь: ведь здесь и Медведь не водился, но Путин сказал избирателю: «Верь!» – и верят, хоть наша планета поныне не знает, что это за зверь (точней, не игрушка ли это). Ища аналогий со случаем тем, три года продлившимся кряду, избрать я и тут предложил бы тандем, а может быть, даже триаду, – но некого выбрать из всех десяти, дошедших теперь до финала: всех лучших отсеяли где-то в пути, как вечно у нас и бывало. Снегирь маловат, плюс двусмысленный цвет: нам красное страшно до дрожи. У Солнышка шансов, по-моему, нет, у Зайки, мне кажется, тоже; сомнительна тройка матрешечных рыл, Мороз инфантилен, медведь уже был, а встрепанный солнечный мальчик похож на пылающий Нальчик.
– Ругать-то легко, а поди предложи! – заметит читатель невинно.