Новые идеи в философии. Сборник номер 16

III. По вопросу о происхождении нравственности существуют эмпиристическая и априорная или интуитивная теория. Первая выводит нравственные нормы или психологическим путем, или историческим путем из опыта – то есть видит в них продукт или индивидуального, или социального опыта; вторые усматривают в этих нормах нечто врожденное или в качестве интеллектуальной идеи, или в качестве волевого или аффективного предрасположения, причем как и эмпиристические относят моральную норму за счет или индивидуально-психологического, или сверх-индивидуального опыта. Последнее можно видеть у Гегеля, который в априорной этической норме видит проявление сверхличного исторического разума, мирового духа. Эволюционная этика представляет как бы компромисс между психологическим априоризмом и противоположной теорией: она признает известные моральные предрасположения в качестве врожденных теперешним человеческим индивидуумам, но видит в них апостериорный продукт длинной истории развития – что апостериорно для вида, априорно для индивидуума. Майер, по-видимому, более склонен к последней точке зрения, но его взгляд выяснится из последующего.

Прежде всего надо решить как следует первый из поставленных вопросов. Кто прав, те ли, кто центр тяжести моральной проблемы переносят на императивы, или те, кто его переносят на установку целей? Для этого надо определить, правильно ли истолковывается «долженствование» в моральном действии, эта внутренняя принудительность нравственных норм. Рационалисты относят ее за счет логической принудительности, насилуя факты; богословы – за счет «гласа божия», произвольно истолковывая эту принудительность; de facto сама теория божественного происхождения императива привнесена в истолкование психологического факта, который сам по себе не заключает ни малейшего указания на внешнее веление свыше. Историко-социальные теории указывают на влияние социальных привычек, укореняющихся в человеке, благодаря продолжительному повторению известных ассоциаций, которые делаются неразрывными. Но, признавая значение социальных привычек, все же нельзя за их счет отнести принудительность нравственных норм, ибо у нас совершенно не сохранилось в воспоминании, когда мы применяем их, ни малейшего указания на их социальный источник. С другой стороны, этическим мотивам мы придаем совершенно особенное, исключительно важное значение перед другими и отнюдь не склонны относить это обстоятельство за счет внешних влияний. В автономной императивной морали Канта императив, как мы видели, относится за счет интеллигибельного «Я», предписывающего закон эмпирическому. Эта теория ближе к истине в том отношении, что она указывает источник императива в волевой тенденции самого нашего «Я», хотя и расщепляет его на два начала. Так что же самое основное в моральной жизни? Не императивы, отвечает Майер, а целевые стремления. Но что является целью? Наслаждения? Ни в каком случае! Нельзя сказать: то, что доставляет наслаждение, есть желаемое, но наоборот: достижение желаемого сопровождается наслаждением, наслаждение не есть объект целевого стремления, но оно привходит как симптом в процесс удовлетворения этому стремлению. Но если гедонизм неправ, то прав эвдемонизм. Стремление к счастью непременно привходит в конечную цель нравственности, каковою является наиболее полное, целостное, самоутверждение, реализация совершенной личности. Как ни различны и противоречивы идеалы моральной жизни, какие мы находим в истории, во всех них сквозит эта связь морального стремления с «Wille zum Ich» (ϰαλοϰαγαϑόν, honestum). Это моральное стремление к развертыванию человеком во всей полноте потенциально заложенных в нем волевых тенденций есть врожденная наклонность в человеке, и в этом смысле психологический априоризм прав, если ему придать волюнтаристическую форму. Это нисколько не исключает возможности попыток биологического объяснения животного происхождения этого врожденного морального стремления. В полноту развития личности привходят не только личные, но и сверхличные социальные побуждения – это замечается в идеале нравственности самых разнообразных, даже примитивных рас. В осуществлении перфекционистического нравственного идеала важно сохранение равновесия между индивидуальным и социальным элементом. Таким образом оказывается, что кантовская мораль ближе всего к правильному пониманию дела, несмотря на свои недостатки, заключающиеся в устранении эвдемонистического момента из стремления к высшей цели и в удвоении «Я» на эмпирическое и интеллигибельное: «Действительно, представляется весьма соблазнительным отнести моральную тенденцию, направленную к осуществлению идеала совершенства личности, за счет некоего высшего сверхчувственного «Я» и истолковать отношение личной воли субъекта к воле его «Я» как отношение императива, где сверхчувственное «Я» играет роль повелителя, а аффицируемое им эмпирическое «Я» должно стремиться к осуществлению личного совершенства».