Новые идеи в философии. Сборник номер 16

Мы полагаем, что и по отношению к категориальным синтезам возможно двоякого рода познание – с одной стороны, усмотрение их, с другой – знание о них. Сейчас, однако, не будем подробно разбирать этого вопроса. Такое же ненаглядное, но действительное знание может быть у нас и о самых сложных объектах – например, о философии Канта, о миросозерцании Ницше. К такому именно знанию, как нам кажется, сводится третий из установленных Бюлером типов мысли – тот, который он называл интенциею. По-видимому, именно этот установленный Бюлером тип мысли вызвал особенное недоумение со стороны его критиков. Так, Вундт24в своей чрезвычайно резкой полемике против Бюлера говорит: «Эти авторы занимаются своими экспериментами над мышлением, будто работают в каком-то самодовлеющем царстве, куда не получает доступа ничто из того, что вообще установлено до сих пор психологией». Мысли как бы висят у них в воздухе, «совершенно своеобразные, несводимые друг к другу, исключающие всякие другие психические процессы». Мы полагаем, что Вундт имеет менее всего права делать такой упрек. Ведь сам он признает, что душевная жизнь в своем развитии никогда не представляет перестановку все тех же самых элементов, что в ней обнаруживается постоянное творчество (или, если стоять на точке зрения, на которой Вундт, вообще говоря, не стоит, на точке зрения объективной данности, то все большая сила индивидуального прозрения этой данности), возникновение все новых содержаний, которые, правда, обусловлены предыдущими, но к ним несводимы, на них без остатка неразложимы. Поэтому упрек Вундта в известном своеобразии каждой новой мысли с его точки зрения непоследователен.

Мы полагаем, что Бюлеровские «мысли» совершенно не являются невыводимыми ни из чего другого. Они не свободно витают в воздухе, а имеют под собою определенный фундамент. Развитие знания начинается с усмотрения отношений между материальными элементами опыта. Первые понятия возникают только при условии приложения к чувственному материалу категориальных функций. Чем абстрактнее понятие, тем больше лишается оно своего вещного бытия, тем более выдвигаются образующие его категориальные функции25. И это справедливо не только относительно логической структуры понятий, но и в гораздо большей степени относительно переживания их, ибо, как мы видели, психическая функция усмотрения отношений не совпадает с психической функцией восприятия членов этого отношения. При логическом развитии мыслей членами, между которыми устанавливается отношение, являются отдельные мысли. Процесс развития мысли может быть охарактеризован как процесс усмотрения все новых отношений между мыслями, причем усмотрение этих отношений покоится в значительной степени на «ненаглядном знании» прежних мыслей. С психологической точки зрения при развитии мыслей одна надстраивается над другою и каждая представляет своеобразие, с предыдущими мыслями связанное, но ими не исчерпывающееся.

Знание, действительное, актуальное знание может иметь различные степени ясности. Очень часто бывают случаи, для которых мне бы казался наиболее подходящим термин актуального, но «скрытого» знания. Выше мы приводили такие случаи, говоря о «сознании знакомости». Другой особенно наглядный случай, – когда мы тщетно стараемся припомнить какое-нибудь имя. Объект, оставаясь неосознанным, производит определенное влияние на наше познание. Я «скрыто» знаю искомое имя, у меня есть интенция на него, я в своих исканиях направляюсь на него. Поэтому я сразу же узнаю, когда кто-нибудь назовет мне это имя. Нельзя отрицать психическую реальность такого знания. Я переживаю реальное знание скрытого от меня объекта. Между явным и скрытым знанием наблюдаются всевозможные переходы. Напомню прекрасное стихотворение Толстого по этому поводу. Есть думы ясные и есть такие, что

«Промелькнет она без образа,
Вспыхнет дальнею зарницею,
Много смутного, непонятного
В миг тот ясно сердцу скажется.
А рванешься за нею, погонишься —
Только очи ее и видели,
Только сердце ее и чуяло!
Не поймать на лету ветра буйного,
Тень от облака от летучего
Не прибить гвоздем ко сырой земле».

Если актуальное знание сколько-нибудь сложного состава, то в нем всегда имеется, кроме явного, еще и скрытое знание. Поэтому чем выше мысли, тем более представляются они как бы оторванными от материи, от земли, «свободно витающими». Носятся они над нами – белоснежно «чистые», солнцем разума пронизанные, небесные странники. И нет у них, вечно свободных, «ни родины, ни изгнания».