Новые испытания

— Лёш, ты чемодан-то поставь. Тяжело ведь, — сказал Сан Саныч.

— Да я, честно говоря, даже и не замечаю его веса, — признался Алёша.

— Потому что на душе у тебя такой камень, что с чемоданом по тяжести и не сравнится.

— Наверное.

— А ты у моря подольше постой, — посоветовал Сан Саныч. — Оно ведь все стрессы снимает. Как будто в себе растворяет.

— Мне это вряд ли поможет.

— Зря ты так думаешь. Я знаю, что бывают в жизни моменты, когда кажется, что так, как сейчас, будет всегда. Всегда хорошо или всегда плохо. Но всё проходит.

— Как там было написано на кольце царя Соломона? «И это пройдёт»? — печально вспомнил Алёша.

— Да. Всё меняется. И счастье куда-то улетучивается, и боль, притупляется. А потом приходит новое счастье, и его сменяет новая боль.

— И только море никогда не меняется. Оно всегда относится к тебе одинаково.

— В море тоже бывают и штиль, и девятый вал, — возразил Сан Саныч. — Так что и у тебя всё ещё тысячу раз поменяется. Главное, верить и ждать — чтобы не упустить своего шанса.

— Спасибо на добром слове, Сан Саныч. И прощайте.

— Ну, зачем же так? До свидания. Удачи тебе и в личной жизни, и в работе. Ты когда трудиться-то начинаешь?

— Завтра.

— Это хорошо. Работа лечит. Не так, как море, конечно, по-другому. Море умиротворяет, а работа заставляет двигаться вперёд, открывает новые рубежи. Тем более — работа под руководством такого человека, как Григорий Тимофеевич.

— Я тоже считаю, что с начальником мне повезло, — согласился Алёша. — И собираюсь работать на совесть.

— Да, вкалывать вам придётся всерьёз. Ты смотри, не подведи.

— Я обещаю, что вам не будет стыдно за меня перед вашим другом.

Костя выстрелил в смотрителя, но промахнулся.

— Значит, ты всё-таки смог в меня выстрелить, — прошептал бледный как полотно смотритель.

— А ты сомневался?

— Да. А стреляешь ты метко. Где научился?

— Не важно. Но если ты сделаешь ещё хоть одно движение, я не промахнусь.

— Значит, человек, который любил тебя больше, чем родной отец, для тебя ничто, — вздохнул смотритель. — А ведь я тебе жизнь спас.

— И я тебя спасал. Выходит, мы квиты.

— Костя, опусти пистолет. Ты же понимаешь, что я тебе ничего не сделаю.

— Мне, может быть, и нет. А что будет с городом? Пока ты ищешь в катакомбах свой мифический клад, город в любой момент может взлететь на воздух! — напомнил Костя.

— Костенька, я тебя не узнаю, — усмехнулся смотритель. — С каких это пор ты стал заботиться о ком-то ещё, кроме себя? Раньше я не наблюдал за тобой такого человеколюбия.

— Если бы в твоих руках чуть не разорвалась мина, возможно, ты меня и понял бы. Ведь я чуть не отправил на тот свет сто тысяч жителей.

— А вместе с ними — ненаглядную Катеньку, да? Ты ведь о ней беспокоишься, а не о стотысячном населении города?

— Да, — согласился Костя, — я волнуюсь, прежде всего, о Кате. И, между прочим, заботиться об одном конкретном человеке гораздо сложнее, чем делать вид, что тебя беспокоят судьбы человечества.

— Неужели? — снова усмехнулся смотритель.

— Да! Потому что в первом случае нужно совершать поступки, а во втором — всего лишь трепать языком.

— По-моему, неразорвавшаяся граната сильно шарахнула тебя по мозгам. Я и не думал беспокоиться ни о ком, кроме себя, — сообщил смотритель.

— Потому что у тебя там, наверху, не осталось никого. И тебе не понять, что любовь к своему городу начинается с любви к одному человеку.

— Да ты что!

— Да! Понятие «человечество» абстрактно до тех пор, пока ты не включаешь в него своих близких — детей, жену или невесту.

— Думаешь, верной смерти избежал, и на тебя озарение нашло? Хочешь сказать, что ты и про женщин, и про любовь всё сразу понял, а я седые волосы заработал и дураком остался? Всю жизнь в заблуждении провёл? — возмутился смотритель.

— Именно это я и хочу сказать, — подтвердил Костя. — Потому от тебя жена и ушла, что ты ни её понять не смог, ни в себе разобраться.

Смотритель нахмурился:

— Жену мою вспомнил. Ну-ну. Только ты о ней не всё знаешь! Я тебе про неё не всё рассказал.

— А я и слушать не хочу.

— Нет уж, ты выслушай. Раз взялся меня судить, потрудись узнать все факты. Ничего, если я присяду? Рассказ у меня долгий.

Несмотря на направленный на него пистолет, смотритель действительно присел и стал рассказывать:

— Жена моя была женщиной доброй, тихой и очень скромной. И замуж за меня вышла, наверное, только потому, что боялась отказом обидеть. А потом всё пыталась меня под себя переделать. Она хотела, чтобы я всегда был рядом. Мечтала о тихой семейной жизни пусть бедной, но спокойной. А я не такой, я не могу довольствоваться малым. По мне, если любить — так королеву. А украсть — так миллион. Я весь мир к её ногам бросить хотел, а она не понимала зачем. Я ведь и в тебя, Костя, поверил потому, что думал: ты такой же, как я. Но ошибся.

— А твоя жена так и не увидела всего мира у своих ног? — спросил Костя.

Смотритель достал сигарету и закурил: