Новые хранители

И тут ящера будто кто-то позвал. Он посмотрел в камень, что сжимал обеими руками, и вся тяжесть тут же прошла, будто её и не было.

Не став терять ни секунды, Салах достал бело-голубой камень телепортации и активировал его. Этот камень был замечателен тем, что игнорировал защиту от телепортаций, которая стояла на территории всего храма-гробницы. Он победил.

– Стой! – бросил ему кто-то в след, но Чёрный уже телепортировался из храма.

Он тяжело выдохнул и сел прямо на землю, в невысокую зелёную траву, вертя камень души в руках. Подул лёгкий тёплый ветерок, раскачивая густую крону рядом стоящего деревца. Аргониан с непривычки поёжился. Солнце стояло ещё высоко, вокруг никого не было видно. Отлично.

Камень мгновенной телепортации перенёс его в земли Спящих. Он неспроста выбрал именно их земли. Салах слышал, что после слияния с камнем, хранители часто вырубаются на какое-то время. Он не знал точно, сколько может пробыть в отключке и решил перестраховаться. В землях Спящих нападать на спящего человека или причинять ему какой-либо вред строго воспрещалось. Это каралось смертной казнью. Пока он здесь – он может не опасаться, что на него нападут, пока он в отключке. А когда он придёт в себя, ему будет море по колено. Да и стражи храма не станут искать его так далеко. Максимум, что они сделают – обшарят глубокие болота в дне ходьбы от гробницы.

Аргонианин замер, прислушиваясь к окружению. Птицы, кролик, насекомые. Подняв камень души на уровень глаз, он всмотрелся в самую его суть и сказал:

– Дай мне свою силу, богиня.

Камень души растворился в чёрной руке и Салах провалился во тьму.

Глава 15: Красная степь

Мартин призвал шар света и заглянул в небольшую расщелину. Три яйца ящерицы. Бинго! Наконец-то он поест! Юный чародей аккуратно вытащил яйца наружу и, разбив, выпил все три, ни оставив в пустой скорлупе и капли. В этот момент наружу, из расщелины, выскочила ящерица. Видно мать, решившая защитить своё потомство. Ещё несколькими днями ранее, Фламм бы ей посочувствовал, раздираемый совестью, но голод быстро заставляет нас менять приоритеты. Очень быстро. Ни прошло и минуты, как жареная ящерица была проглочена, а довольный чародей озирался по сторонам, в надежде повстречать ещё парочку рептилий.

Шёл уже четвёртый день, как Мартин шагал на север, как и наказал ему Арон. Уже на второй день он вступил в красные пески степной пустыни так и именуемой: «Красная степь» или «Красная смерть», как называли её в Игнисе.

Гнаться за ним так никто и не стал, видно знали, что его убьёт пустыня. И едва он вошёл в этот красный ад, как всё тут же переменилось. Прохладный ветерок стал обжигающе-горячим; вся растительность пожухла и практически перестала встречаться на пути; любой намёк на влагу пропал, а солнце, казалось, плыло по небосводу вдвое дольше обычного. Живность тоже пропала; пришлось ловить ящериц, чтобы хоть как-то прокормиться. Скорпионами и жуками Фламм пока брезговал. Пока.

– И зачем вообще нужна магия, если я не могу себе создать даже еды, – разговаривал сам с собой чародей.

– Многообещающий чародей умер с голоду, – разводя руки, будто рисуя транспарант, сказал в никуда Мартин. – Смех, да и только.

Пустыня отнимала у него последние силы. Сколько ему ещё так идти? Насколько огромна красная степь? Почему он раньше не продумал путь, как следует?

С тех пор, как Фламм вошёл в пустыню, он уже дважды пытался пообщаться с книгой. Тишина. Может ему приснилось, что она вообще ему когда-либо отвечала? Ведь он единственный, кто это видел. Может он идёт сейчас по вымышленному следу, а в конце пути его ждёт лишь тупик. Тупик или пустота. Но даже, если и так, то что с того? Какая ему собственно разница? Он потерял учителя. Потерял право жить в Игнисе. Куда ему теперь податься? Кому он нужен? А так хоть какая-то цель. Хоть какой-то смысл жить дальше.

Мартин присел на квадратный, ржавого цвета, камень и уныло посмотрел вдаль.

В животе урчало, в горле пересохло. Ноги ныли, лицо жгло.

Он старался беречь магические силы на крайние случаи, но иногда не выдерживал и телепортировался вперёд, насколько хватало глаз. Только толку с того было, что костру соломка.

Красная степь заставляла задумываться о многом. Чаще всего о смерти. Иногда о том, чего он не успел сделать в жизни. Например, у него никогда не было близости с женщиной. Да, ему было уже двадцать и девушки частенько на него заглядывались, но он стеснялся и всё ещё грезил о той одной единственной. Глупо оно, конечно. Очень глупо. В двадцать-то лет в сказки верить.

Впереди замаячила какая-то скала и Фламм решил заночевать в её тени. Всё лучше, чем в открытом поле.

Думая о смерти, он часто размышлял, будут ли по нему горевать дети с Виндула? Сколько они будут его помнить? Будут ли ему благодарны? Будут ли они скучать или забудут через неделю другую? Он-то их вовек не забудет, а вот они… Поверят россказням, поверят, что он убийца и предатель. Возненавидят. Скорее всего. Дети же ещё. Дети.