Новые крылья

Как обещал, зашел за Правосудовым, чтобы свести его навестить Вольтера. Он показывал эскизы костюмов к новому балету. Ожидая, пока он будет готов, я перебирал его старые рисунки и несколько выпросил себе в подарок. У В. посидели недолго. А.Г., вроде бы, чувствует облегчение, дай-то бог! Выйдя из больницы, пообедали с Сергеем в ресторане. Мне нравятся очень его манеры. Он абсолютно спокоен всегда и во всем. Представляю себе их вместе: импульсивный Демианов и Правосудов – сама невозмутимость. Прямо как Ленский с Онегиным – лед и пламень. Мы всё говорили, как ни странно, больше я, а Сергей молчал и улыбался своей особой улыбкой спокойной и оттого печальной. Оказывается, с Ольгой у него тоже был роман, по крайней мере, я так догадался. Кстати, Ольга хочет устроить нечто совершенно невероятное. Выйдет ли у нее, не знаю, но она затевает праздник в честь Аполлона, у Аполлона же в доме и в честь его выздоровления, но без него самого, так как сам-то он все еще в больнице. Впрочем, такие безумия очень в духе всех, так сказать, «наших». Думаю, что многие соберутся. На прощание с Сергеем мы почему-то обнялись. Так просто это вышло без всякой принужденности, я бы сказал естественно. Вот неожиданная дружба! Удивительно.

19 мая 1910 года (среда)

А.Г. очень смеялся, узнав про затею своей племянницы: «без меня меня женили», но, кажется, он даже доволен. Мишель предложил этот праздник Аполлона устроить в Античном духе. Всем нарядиться в туники, выбрать жрецов и виночерпиев, в виночерпии, разумеется, самых красивых, потому что на них должны быть только набедренные повязки. А.Г. потребовал тогда соорудить его статую в полный рост и жертвоприношений подле нее. – «Заколите мне молоденького козленочка». Но после сошлись на том, что с козлятами он будет управляться сам по возвращении, а мы уберем изваяние цветами и плодами. И всю ночь будем танцевать вокруг. Возвращаясь от Аполлона, М. опять канючил, что не хочет уезжать, я напомнил ему про праздник, он развеселился, но без прежнего воодушевления, скорый отъезд на него, все же, давит. Я рассказал ему про беседы с Правосудовым, он посмотрел задумчиво и говорит: «Берегитесь его». Я сделал удивленное лицо, он ответил на это: «Сергей Юрьевич прекрасный человек, безусловно, один из лучших, но он может сделать больно, сам того не желая и не подозревая, может быть». И помедлив немного: «К тому же он женат». Что он такое себе вообразил? Кажется, я никаких поводов для подозрений не давал. Проводил его и, не заходя, отправился домой пешком. Купил дешево рамки для рисунков Сергея, развесил по стенам у себя в комнате.

20 мая 1910 года (четверг)

Семья М.А. и мои переехали на дачу, а сам он пока ко мне. Не так я себе все представлял, по правде сказать, вообще никак не представлял. Когда он уже перебрался, я почувствовал досаду и раздражение. Не на него, ни в коем случае, а так. Я очень хорошо разобрался в том, что почувствовал, потому, что меня самого удивило, что это я? Разве Мишель неприятен мне? Разве не свершилось так скоро и так нежданно, то о чем оба мы мечтали? Жить вместе, пить чай вдвоем в своем укромном гнездышке, никому больше не принадлежащем, тихонько заниматься каждый своим делом, а потом весело вместе. И поцелуй на ночь с пожеланием доброй ночи. Как это все было для нас желанно, чудесно и недоступно. И вот, пожалуйста. А раздражился я на то, что своим скорым переездом мой дорогой друг лишил меня возможности хотя бы недолго насладиться полным одиночеством и свободой. Когда еще представится случай побыть наедине, без своих, полным хозяином себе и своему одинокому обиталищу? Так что, поначалу я был сильно не в духе. М., конечно, все видел, вряд ли он понимал, в чем тут дело, но потом, когда, я увидел, что он замечает мое недовольство и смущен, тут же все прошло. Милый, добрый, дорогой мой Мишель! Только бы он не подумал, что я не рад ему, или огорчен его соседством. Сам-то он радовался как ребенок, весело устраивался и планировал столько всего, что можно было подумать, мы теперь всегда так будем жить. Первое чаепитие наше слегка было лишено своей несравненной прелести, отчасти потому, что я все еще немного дулся, хоть и запретил себе, отчасти же просто оттого, что наяву происходило, а не в мечтах.

Никуда не выходили, были вдвоем. Раздевшись при известных обстоятельствах, после даже одеваться не стали, а так и ходили весь день, кого нам стесняться? М. заявил, что на праздник Аполлона я должен стать одним из виночерпиев, а виночерпии непременно, по его мнению, должны ходить совсем обнаженными. Я видел, что он говорит серьезно, но сделал вид, что принял все за шутку. Целый день пробаловались, какие там занятия! Я подумал, сможем ли мы вообще, живя вместе заниматься делом? Впрочем, это новизна и любовь так действуют. Все же, я люблю его. Несомненно люблю.

21 мая 1910 года (пятница)