Новые крылья

Встретились с М.А. на вечере, как и договаривались. С. тоже был там, он поздоровался и улыбался, как ни в чем не бывало. Я хотел, было, объясниться, но не вышло. Позже всех пришел какой-то господин, высокий. Меня тут же позвал Валетов и всё удерживал разными нелепыми разговорами, а М.А. тут же скрылся из виду, вновь пришедшего тоже видно не было. Что же, С. меня об этом предупреждал? Или, может быть, М.А. его попросил? С ума сойти можно! Кое-как отделавшись от Валетова, я стал бродить по квартире и разыскивать М.А., его нигде не было. Я подумал, что он ушел без меня, оделся и вышел на лестницу. Там они стояли вдвоем с тем высоким и никого не замечали. Я пошел домой.

10 февраля 1910 года (среда)

В театре я подошел к С. и прямо его спросил, что все эти интриги значат? Он очень смутился, говорил, что вчера могло все что угодно случиться и что, возможно, мне нежелательно было видеть разные некрасивые сцены. В общем, я все понял. Бедный С. тут не при чем, да и не нужно было его впутывать. А ходил я, может быть, и зря, не хочу ничего знать о том высоком. И выведывать ни за что не буду. Впрочем, себя обманывать глупо: я ничего не хочу об этом знать, потому, что и так знаю, догадался. Да и трудно ли догадаться-то?

11 февраля 1910 года (четверг)

Что, в сущности, изменилось бы, если бы были в нашей жизни объятья и поцелуи и вся та любовь, которой хочет М.? Пожалуй, мы стали бы еще ближе, совсем как родные. Впрочем, не испытав, я не могу этого утверждать. Что же меня держит, в самом деле?

12 февраля 1910 года (пятница)

У М.А. болела голова, и я приходил с ним сидеть. Свет не зажигали. В темноте я мочил полотенце в тазу с холодной водой и клал ему на голову. Говорили мало. Про вечер вторника не было сказано ни слова, хотя я был уверен, что он станет объяснять, и хотел благородно от этих объяснений отказаться. Насколько я успел узнать его, он любит сцены и объяснения, конечно, мне он ужасных сцен не делал, но я чувствую, что в этом прав. Не знаю, почему он не заговорил про вторник. Наверное, действительно слишком болен.

13 февраля 1910 года (суббота)

М.А. заходил ко мне в театр. Голове его лучше. Улыбался. Уходя, взял мою руку, и пристально поглядев в глаза, попросил не думать о нем плохо. Я ничего не ответил, а нужно было.

14 февраля 1910 года (воскресенье)

М.А. не видел и никаких известий не получал. День провел с Таней. На улице очень холодно. Вечером дежурил в театре.

15 февраля 1910 года (понедельник)

Я сочинил для М.А. стихотворение. Это акростих, он показывал мне такие, и мне очень понравились. Первые буквы составляют фамилию Демианов. И, как мне кажется, вышло немного похоже на его манеру.

Думаю о Вас ежеминутно.

Ежечасно жду известий.

Мне без Вас и муторно и нудно.

Ине могу усидеть на месте.

АВам не до меня: мчитесь туда-сюда,

Нарасхват среди знакомых и прочих.

Обо мне вспоминаете не всегда.

Вот вам повод – восемь робких строчек.

Как только написал, сразу очень захотелось показать ему. Я даже переписал аккуратно, и тут же хотел послать, но подумал немного и засомневался. Разумеется, высмеивать он не станет, я уверен, но какой оценки можно ожидать? Не знаю. Страшновато. Самого его не видел целый день и ничего не получал.

16 февраля 1910 года (вторник)

От М.А. французская записка. Разобрал и написал ответ даже. Хотя, с писанием по-фр. у меня дела хуже всего обстоят. Читаю кое-как и кое-как что-то говорю, но вот написать правильно ни слова не могу. Сверяюсь со словарем и с книжкой и каждое слово выправляю. Какая мука французское правописание! На улице очень холодно. Когда же весна? В своей французской записке позвал М.А. на каток.

17 февраля 1910 года (среда)

Были с Т. на катке. Она, как всегда, встретила знакомых. Я ждал М.А., то есть, ждал и не ждал. Ждал, но не думал что придет. Пришел. Вместе катались. Потом пошли к Палкину обедать. Я рассказал М.А. про свое стихотворение. Он очень заинтересовался и даже обрадовался, что я написал стихотворение. Я обещал показать. Теперь я уверен, что он меня похвалит.

18 февраля 1910 года (четверг)

У Т. на катке появился ухажер. Теперь она может без меня кататься. По-моему она счастлива, по крайней мере, весела эти дни.

А я что-то затосковал. В театре мне работать надоело. Вот если бы у М.А. было много денег, я попросился бы к нему в компаньоны или даже слугой. Но денег у него нет, перебивается кое-как от случая к случаю, часто занимает у друзей и знакомых. У меня вот тоже. Он потому и живет у сестры, что почти всегда без денег.

19 февраля 1910 года (пятница)

Гриша приходил ко мне в театр. Стал было сплетничать про М.А., но я его оборвал, так что пришлось ему сплетничать о других. Интересно, что он думает о нашей с М.А. дружбе? Да и не только он. Уж конечно нафантазировали бог знает что!