Новые крылья

На вокзале, стоя подле вагона, Митя сердится ужасно и ругается последними словами. Мы с ним остаемся, а милый Алеша уезжает с Вольтером в Китай за китайскими болванами для нового театра. Может статься, никогда мы больше не увидимся. Хотел поцеловать его на прощание, но та самая девочка, моя дачная подружка, с лицом и волосами Демианова влезла к нему на руки, прижимается, голубит и никому не дает приблизиться. Я заплакал даже от обиды. Проснулся весь мокрый. Брал ванну. Ходил по воде. Новое, чудесное ощущение можно испытать, набрав в ванну воды, и, погрузившись, откинуться на спину, а ноги, согнув, прижать покрепче к животу и опустить ступни так, что б они были под таким же углом к поверхности воды, как к полу, когда на нем стоишь. И вот шлепай пятками себе, да чувствуй какое было бы у ног твоих ощущение, если б шел по воде. Забавно и удивительно, ни с чем не сравнимо. Милая моя ванна, как же жалко оставлять тебя. Придется ли еще когда побывать в подобной роскоши? Да, может быть, еще и приедем, у Вольтера здесь тоже дела есть. Отобедали напоследок в ресторане. Попрощаться ни с кем не успел. Поехали. И зачем только приезжали? Но мне-то, положим, грех жаловаться. Всё лучше путешествовать, чем дома сидеть. Вот бы еще за границей побывать! Поехать бы компанией. И с В., и с Демиановым, и с Супуновым, да и Мышонка бы захватить с собой, милый мальчик, неужели не увижу его больше?

В вагоне Митя снова захлопотал над драгоценным своим Ап. Григ., клал ему грелку под правый бок, заваривал чай, укутывал пледом. Я почувствовал свою отстраненность от них и немного печальное одиночество. Захотелось сказать: «я люблю тебя». И я проговорил эти слова одними губами. Ни к кому я не обращался, скорее кто-то из глубин моей души, впрочем, не знаю, кто и откуда, обращался ко мне.

2 мая 1910 года (воскресенье)

Ап. Григ. в вагоне расхворался. Привезли его, уложили. Телефонировал М. Говорили долго, пока нас не разъединили. Аполлону пустили кровь, он заснул. Я уехал домой. Дома всё то же. Даже немного странно мне это видеть, что всё по-прежнему. Скучно. Поехал к Дем. Ходили с ним в церковь. Возвращались под руку, велело потихоньку болтая. Потом пили у них чай с Сережей и его сестрой. Я рассказывал московские нравы, живописал бородачей тамошних в самом ужасном виде, впрочем, немного комически. Потом сидели в комнате у М., он показывал написанное, я выкладывал новости, какие не успел выложить раньше. Вручил ему подарки. Приблизив лица, рассматривали карты. Целовались, возились слегка.

3 мая 1910 года (понедельник)

Москва как сон. Словно и не ездил никуда. Аполлону что-то совсем сделалось худо, воспалилась печень и высокое кровяное давление. Посидел с ним немного. Так он плох, что даже страшно делается, как бы не умер. Но Митя говорит, что так уж было раза два и обошлось. Бедный Ап. Григ.!

У нас застал Ольгу. Поначалу был отчужден, и, не зная, как держаться, чувствовал себя неловко. Но они с Таней меня развеселили, и мы втроем пошли гулять в Таврический. Ольга нахваливает Т., ее успехи в рисовании. Но Т., вдруг заявила, что художницей быть не хочет, а непременно будет поступать на медицинские курсы. Это что-то новое. Гуляя, развлекались тем, что разглядывали публику. Хохотали так, что даже получили выговор от одной пожилой дамы, от чего притихли на минутку, и тут же опять взорвались. Видел кое-кого из знакомых Демианова, но не кланялся. Узнав, что Ап. Григ. серьезно болен, Т. вызвалась его навестить. Я сказал, что не знаю, будет ли это удобно, но она настаивала. Что это за подвижнические настроения у нее?

4 мая 1910 года (вторник)