Новые крылья

Вечером дети расшалились в гостиной. Бабушка пришла их угомонить, и, глядя на устроенную ими возню, сказала: «Содом с Гоморрой». На что Таня с Сережей так громко надрывно расхохотались, было в их смехе нехорошее даже что-то. Провожая Таню домой, я спросил ее, чему они смеялись. Она дерзко довольно заявила: «Мы это о своем». В нежданном приступе откровенности, отчасти, вероятно, вызванном вином, выпитым за ужином, я заявил: «Вы смеялись надо мной и Демиановым. И это всем было ясно. Вы хотели заставить нас почувствовать себя неловко, а смутили всех. Даже вовсе невинных». Таня остановилась передо мной, взяла мое лицо в ладони: «Что ты, что ты, Саша! Мы вовсе этого не думали. Если хочешь знать, мы сами очень даже грешны, — она запнулась слегка. — То есть я». — «Что это? Таня! О чем ты? Грешница? Моя маленькая Таня? В чем? Что за фантазии? Если ты хочешь подобным образом утешить меня, то напрасно. Я вовсе не обижен, я только так сболтнул». — «Просто Сергей…» Теперь мое внимание задержалось на том, что она сказала про Сережу Сергей. Для меня-то Сергей — Правосудов, а юный племянник Демианова — только Сережа. Так вот она сказала: «Просто Сергей знает, каков мой идеал». — «И какой же у тебя идеал?» — «Тройственный Союз», — заявила она с вызовом. — «Что это значит? Я не понимаю». — «Ну что же непонятного? Я хочу, чтобы меня любили двое. И чтобы друг друга они тоже любили. И я буду любить их обоих. Полная гармония, никакой пресыщенности, никаких измен. И вообще, идеально». — «То есть, я не очень понял, ты желаешь, чтобы тебя любили двое мужчин?» — «Вовсе необязательно двое любящих меня и друг друга должны быть мужчинами. Хотя, если быть до конца откровенной, в союзе, где одной из тех двоих была бы женщина, я сама желала бы быть мужчиной! К тому же третьего, как ни печально, нам не дано. Но все это в идеале. А пока…» — «Не хочешь ли ты сказать, что ты и Сережа…, что вы состоите уже в таком союзе и что еще есть кто-то?» — «Нет. Что я хотела сказать, я сказала. Смеялись вовсе не над вами, а Сергей просто знает про мой идеал. А за вас, между прочим, все очень рады». От последнего заявления у меня опять глаза увлажнились. Милая Таня. Но каково! Кто бы мог подумать, что в ее девичьей головке такие мысли. Интересно, внушил ей кто-нибудь подобные идеалы или она сама? Ольга, что ли, на нее повлияла?

Возвратившись, полночи гулял с Мишей по саду. Вели задушевные беседы.

2 июня 1910 года (среда)

Это мой город пламенем плачет
Мой город серным дождем охвачен
Полыхает. Издыхает.
Растерзан, разрушен.
Внутренности наружу
Балками бил по темени
Виноватому племени.
Всё. Сгорел. Ни крестов, ни гробов
Кучка пепла и пара соляных столбов
А я там был счастлив, несмотря ни на что
И все без него теперь будет не то
В сердце моем печаль
Бесконечно жаль
Это был мой город, мой милый дом
Мой дорогой Содом

Племя Содомитов не вымерло. Отлучался же кто-то по делам из города. И они живут до сих пор. И у них родятся Мышата, слепые, но с отличным обонянием. И когда их ноздрей касается инстинктивно знакомый дух, вот хоть запах розовых духов господина Демианова, они вдруг прозревают и тут же превращаются в принцев, и тогда… О! То, что происходит с ними тогда, недоступно моему скромному воображению. Я не рождался мышонком и пьянящий запах не раскрыл моих глаз, скорее наоборот, их заволокло пеленой, сладостной, дымкой. Так я и пребываю теперь в блаженном ослеплении. Из чего может следовать, что я не из породы Содомитов. Я другой.

Что за странное влияние дачной атмосферы на Демианова? На даче он все время капризничает и пытается делать сцены. Довольно больших усилий стоит мне держаться с ним ровно и не уехать опять в город одному. Играли в карты. Мы с зятем опять выиграли, М. остался всем должен, я раздал за него почти весь свой выигрыш. Говорят, Анечка, проснувшись утром, звала меня, а вечером, когда ее укладывали, требовала, чтобы я пришел поцеловать ее, но ей не позволили.

Таня с Сережей ходили куда-то гулять и вернулись так поздно, что почти уже началась паника. Все вокруг уверены, что у них романтические чувства друг к другу. Не мистифицировала ли меня Таня, когда рассказывала свой тройственный идеал? Вообще выглядело убедительно и она сама и то, что она говорила.

3 июня 1910 года (четверг)

Уж давно у меня не было так, чтобы засыпал я, что называется «без задних ног», только коснувшись головой подушки. В театре очень уставал, и перед сном не думал ни о чем. А теперь все думаю, думаю, иногда и до утра замечтаюсь. Боже мой! Как хочется путешествовать! С друзьями, с приключениями. Как я устал от Петербурга.