Новые мелодии печальных оркестров (сборник)

Спавший на мешковине в двух шагах от нее симпатичный угреватый юноша с яркими глазами цвета голубого мрамора приходился Милли мужем: именно его жизнь она и собиралась начать заново. За шесть месяцев их супружества он показал себя лентяем и кутилой, но сейчас они готовились к новому старту. Джим Кули этого заслуживал: на фронте он держался героем. Существует такое понятие, как «военный невроз», который служил оправданием для любой выходки бывшего солдата: об этом Джим Кули и сообщил жене на второй день их медового месяца, когда напился до свинского состояния и сшиб ее с ног полновесной затрещиной.

– На меня находит, – с нажимом заявил он наутро и в подтверждение этого убедительно повращал своими мраморно-голубыми глазами. – Мне все кажется, что я в бою, – вот и завожусь: что вижу перед собой, на то и кидаюсь – ясно тебе?

Джим вырос в Бруклине и попал в морскую пехоту. Как-то в июньские сумерки он прополз пятьдесят ярдов от расположения войск, с тем чтобы обыскать тело баварского капитана, лежавшего на ничейной полосе. Там он обнаружил копию секретных полковых приказов: благодаря этому его бригада пошла в атаку гораздо ранее намеченного срока, что, вероятно, приблизило окончание войны на четверть часа. В честь этого события французское командование вместе с американским наградило участников гравированными жетонами из драгоценного металла: Джим демонстрировал свой всем и каждому на протяжении четырех лет, пока ему не пришло в голову, что неплохо бы обзавестись постоянной аудиторией. Армейский подвиг Джима произвел сильное впечатление на мать Милли, вскоре назначили свадьбу, а Милли осознала свою ошибку только через сутки после того, как исправлять ее было уже поздно.

Спустя несколько месяцев мать Милли скончалась, оставив ей капитал в двести пятьдесят долларов. Случившееся на Джима подействовало заметно. Он протрезвел, а однажды вечером явился после работы с намерением перевернуть страницу и начать жизнь заново. Фронтовые заслуги помогли ему найти место в бюро, которое занималось уходом за солдатскими могилами во Франции. Жалованье там платили скромное, но, как всем известно, за океаном жить можно припеваючи на сущие гроши. Разве сорок долларов в месяц, которые он получал во время войны, не казались заманчивыми для парижских девушек и виноторговцев? Особенно если пересчитать эту сумму на французские деньги.

Милли выслушала россказни Джима о стране, где виноградные лозы налиты шампанским, и раскинула мыслями всерьез. Быть может, лучший способ потратить ее капитал – это дать Джиму шанс, шанс, после войны впервые ему подвернувшийся. В домике на окраине Парижа они забудут минувшие шесть месяцев и обретут там мир и счастье, а также – как знать – и любовь в придачу.

– Ты хочешь попробовать? – напрямик спросила она Джима.

– Милли, конечно же хочу.

– Хочешь убедить меня, что я не совершила ошибки?

– Само собой, Милли. Я там стану другим человеком. Ты мне веришь?

Милли всмотрелась в Джима. Его глаза сверкали воодушевлением и твердой решимостью. От открывшейся перспективы по всему телу у него разлилось тепло: еще ни разу жизнь не предоставляла ему такого шанса.

– Ладно, – заключила Милли. – Едем.

И вот они у цели. Шербурский мол – белокаменный змей – блестел в море под рассветными лучами: за ним виднелись красные крыши и колокольни, а дальше – небольшие аккуратные холмы, испещренные ровным опрятным узором игрушечных ферм. «Нравится вам это французское благоустройство? – словно бы говорил им пейзаж. – Оно считается очаровательным, но если вы думаете иначе, то оставьте его в стороне: выбирайте вон ту дорогу, к той колокольне. Так делалось и раньше, а конец всегда оказывался счастливым!»

Утро было воскресное, Шербур изобиловал кричаще-модными воротничками и высокими кружевными шляпками. Запряженные ослами тележки и крохотные автомобили двигались под несмолкаемый звон колоколов. Джим и Милли добрались до берега на катере, где прошли осмотр у таможенников и иммиграционной службы. До поезда на Париж им оставался час, и они вступили в яркий волнующий мир Франции. Чтобы удобнее понаблюдать за оживленной площадью, где постоянно толклись солдаты, бегало множество собак и слышался перестук деревянных башмаков, они расположились за столиком кафе.

–  Du vaah [13], – велел Джим гарсону и был слегка разочарован, когда тот ответил ему по-английски.

Пока гарсон ходил за вином, он извлек две свои военные награды и пришпилил их к лацкану. Гарсон, принесший вино, казалось, на эти медали не обратил никакого внимания и не проронил ни слова. Милли втайне не понравился поступок Джима: она почувствовала смутный стыд.

После второго стакана вина подошло время идти к поезду. Они сели в странного вида небольшой вагон третьего класса; паровоз, позаимствованный из детской железной дороги, запыхтел и с довольной непринужденностью неспешно потащил их на юг через дружелюбную, уютно населенную страну.

– Что мы в первую очередь будем делать, когда доберемся до места? – спросила Милли.