Новые мелодии печальных оркестров

На вторую чайную вечеринку тоже забежал молодой Раффино (это был актер, один из бесчисленных подающих надежды двойников Валентино), потолковал с Дженни немного дольше и с большим вниманием и удалился. Джейкоб предположил, что этой вечеринке не старались придать такой же блеск, как другой. Больше была толпа вокруг стола с коктейлями. Больше народу сидело.

Дженни, как он заметил, пила только лимонад. Его удивили и порадовали ее благовоспитанность и хорошие манеры. Она обращалась к непосредственному собеседнику, а не ко всем, кто находился поблизости; выслушивая кого-то, не блуждала глазами по сторонам. То ли намеренно, то ли нет, но на обеих вечеринках Дженни раньше или позже заводила разговор с самыми влиятельными из гостей. Серьезный вид, с каким она произносила: «Для меня это удачная возможность поучиться уму-разуму», неотразимо льстил самолюбию собеседника.

Когда они вышли, чтобы отправиться на последнюю вечеринку – прием с холодным столом, – уже стемнело и на Беверли-Хиллз светились с непонятной целью рекламные надписи каких-то маклеров по недвижимости. У кинотеатра Граумана уже собиралась под редким теплым дождичком толпа.

– Гляди, гляди! – воскликнула Дженни.

Шла та самая картина, в которой она месяц назад закончила сниматься. С узкого, похожего на мост Риальто Голливудского бульвара они скользнули в густой мрак переулка; Джейкоб обнял Дженни одной рукой и поцеловал.

– Джейкоб, милый. – Дженни улыбнулась, вскинув голову.

– Дженни, ты такая красивая; я и не знал, что ты такая красивая.

С лицом спокойным и кротким, она смотрела прямо перед собой. На Джейкоба внезапно нахлынула досада, он властно притянул Дженни к себе, но тут автомобиль остановился у какой-то освещенной двери.

Они вошли в одноэтажный домик, наполненный народом и табачным дымом. Официальный настрой, с которого начался этот день, давно сошел на нет; обстановка сделалась одновременно расслабленной и крикливой.

– Это Голливуд, – объясняла заполошная словоохотливая дама, которая весь день крутилась поблизости от Джейкоба. – Во второй половине дня в воскресенье манерничать не принято. – Она указала на хозяйку дома. – Простая милая девушка, без претензий. – Дама заговорила громче: – Правда, дорогая? Простая милая девушка, без претензий?

Хозяйка откликнулась:

– Ага. Кто?

Информаторша Джейкоба снова понизила голос:

– Но самая разумная из всех – та малышка, которая с вами.

Совокупность выпитых коктейлей повлияла на Джейкоба приятно, однако изюминку вечеринки – ощущение покоя и беззаботности – ухватить не удавалось. В атмосфере чувствовалась некоторая напряженность – не было уверенности и присутствовал дух соревнования. Собеседники-мужчины либо пустословили и натужно веселились, либо глядели все более подозрительно. Женщины держались с большей деликатностью. В одиннадцать в буфетной Джейкобу вдруг пришло в голову, что Дженни вот уже час не показывается на глаза. Вернувшись в гостиную, он увидел, как она входила – явно с улицы, поскольку сбросила дождевик. Ее сопровождал Раффино. Когда Дженни подошла, Джейкоб заметил, что она запыхалась и глаза у нее ярко блестят. Раффино небрежно-вежливо улыбнулся Джейкобу; чуть позже, собираясь уйти, он наклонился и что-то шепнул Дженни на ухо, а та без улыбки попрощалась.

– Мне завтра к восьми на съемку, – сказала Дженни, обращаясь к Джейкобу. – Пора домой, а то буду как выжатый лимон. Ты не против, милый?

– Господи, какое может быть «против»!

Их автомобиль пустился в нескончаемый путь по вытянутому полосой городу.

– Дженни, – сказал Джейкоб, – ты сегодня выглядела просто бесподобно. Положи голову мне на плечо.

– С удовольствием. Я совершенно вымотана.

– Ты стала просто ослепительна.

– Я такая же, как была.

– Ничего подобного. – Джейкоб вдруг перешел на взволнованный шепот. – Дженни, я в тебя влюбился.

– Джейкоб, не говори глупости.

– Я в тебя влюбился, Дженни. Странно, правда? Такая оказия.

– Ничего ты не влюбился.

– Ты хочешь сказать, тебе до этого нет дела. – Он ощутил легкий укол страха.

Она выпрямилась в его объятиях.

– Как так нет дела? Ты ведь знаешь, я тебя люблю больше всех на свете.

– Больше, чем мистера Раффино?

– О… тьфу ты! – презрительно фыркнула Дженни. – Раффино – ребенок, и ничего больше.

– Я люблю тебя, Дженни.

– Как бы не так.

Джейкоб теснее сжал ее в объятиях. Ему показалось или он ощутил в ответ едва заметное инстинктивное сопротивление? Однако Дженни придвинулась, и он ее поцеловал.

– Знаешь, насчет Раффино это просто бред.

– Наверное, я ревную.

Заметив, что не привлекает ее, он опустил руки. Страх ощущался уже как боль. Джейкоб понимал, что Дженни устала и не готова к перемене его настроения, но все же не мог на этом успокоиться.

– Я не представлял себе, насколько ты вошла в мою жизнь. Не знал, чего лишился, – но теперь знаю. Мне нужно было, чтобы ты была рядом.

– Ну вот, я рядом.

Он принял ее слова за приглашение, но она устало осела в его руках. Так она и ехала остаток пути: глаза закрыты, короткие волосы откинуты назад – вылитая утопленница.