Новые мелодии печальных оркестров

Хуан бросил трубку. Звонки в две другие газеты дали не лучший результат, в третьей готовы были помочь, но сведениями не располагали. Это выглядело абсурдом, почти что заговором: в городе, где семейство Гарно известно было всем и каждому, о нужных ему лицах нельзя было ничего узнать. Перед ним словно бы выросла стена, пробиться через которую он не мог. Потратив целый день на путаные расспросы в магазинах, где на него посматривали с подозрением, уж не агент ли он налоговой службы, и просмотрев подшивки светской хроники, Хуан пришел к выводу, что остается один-единственный источник – тетушка Кора. На следующее утро он предпринял трехчасовую поездку в Калпеппер-Бэй.

За полтора года, истекшие со времени того злополучного летнего визита, с тетушкой Хуан ни разу не виделся. Тетушка была обижена – он об этом знал, – и особенно с тех пор, как услышала от его матери, что он внезапно преуспел. Тетушка Кора приняла его холодно, в тоне ее слышалась укоризна, однако выложила все нужные ему сведения, поскольку отвечала на расспросы, удивленная и захваченная его приездом врасплох. Покидая Калпеппер-Бэй, Хуан располагал информацией о единственной сестре миссис Гарно – прославленной миссис Мортон Пойндекстер, с которой Ноуэл состояла в самых дружеских отношениях. Ночным поездом Хуан отправился в Нью-Йорк.

В телефонной книге Нью-Йорка номера супругов Пойндекстер не обнаружилось, справочная служба отказалась его дать, но Хуану удалось его раздобыть, сославшись на ту же колонку светской хроники в «Бостон транскрипт». Он позвонил из гостиницы.

– Мисс Ноуэл Гарно – она сейчас в городе? – спросил он, действуя по составленному плану. Если имя не на слуху, слуга ответит, что номер набран неправильно.

– Простите, а кто ее спрашивает?

Хуан вздохнул с облегчением, сердце вернулось на свое место.

– Э-э… приятель.

– Безымянный?

– Безымянный.

– Я узнаю.

Слуга снова взял трубку через минуту.

Нет, мисс Гарно нет в доме, нет ее и в городе, и приезд ее не ожидается.

Разговор оборвался.

Под вечер перед домом супругов Пойндекстер остановилось такси. Более роскошного жилища Хуан в жизни не видел: это было пятиэтажное здание на углу Пятой авеню, украшенное даже намеком на садик, каковой – пусть и крошечный – служит в Нью-Йорке красноречивейшим свидетельством зажиточности.

Визитной карточки дворецкому Хуан не предъявил, но решил, что его ждут, поскольку тотчас же провели в гостиную. Когда, после недолгой заминки, в комнату вошла миссис Пойндекстер, он впервые за последние пять дней испытал приступ неуверенности.

Миссис Пойндекстер было лет тридцать пять, выглядела она безукоризненно – то, что французы называют bien soignée[22]. Ее лицо обладало невыразимым очарованием и казалось особенно притягательным благодаря качеству, которое за неимением лучшего слова можно было бы назвать чувством собственного достоинства. Но за этим чувством стояло нечто большее: не имея и тени жесткой суровости, ее лицо, напротив, выражало мягкость гибкую и податливую – готовую отпрянуть от любого выпада судьбы, с тем чтобы в нужную минуту должным образом восторжествовать над ней сполна. Сан-Хуан понял, что, даже если его догадка верна и Ноуэл в доме нет, ему предстоит столкнуться с силой, дотоле ему неведомой. Эта женщина не выглядела законченной американкой: в ней таились возможности, американским женщинам несвойственные или же неподвластные.

Хозяйка встретила Хуана с приветливостью – по большей части внешней, однако какой-либо растерянности за ней, по-видимому, не скрывалось. Держалась она невозмутимо отстраненно, ничем не выказывая желания приободрить. Хуан едва поборол в себе соблазн выложить на стол все свои карты.

– Добрый вечер.

Миссис Пойндекстер села на твердое кресло посередине комнаты и, предложив гостю мягкое кресло поблизости, устремила на него выжидающий взгляд.

– Миссис Пойндекстер, мне крайне необходимо повидаться с мисс Гарно. Утром я звонил по вашему номеру, и мне сообщили, что ее в доме нет. – Миссис Пойндекстер кивнула. – Тем не менее мне известно, что она здесь, – продолжал он ровным тоном. – И я твердо намерен с ней встретиться. Мысль о том, что ее родители могут мне в этом помешать, как если бы я чем-то себя опозорил, – или же вы, миссис Пойндекстер, способны встать у меня на пути, – тут Хуан слегка возвысил голос, – в высшей степени нелепа. Сейчас не тысяча пятисотый год – и даже не тысяча девятьсот десятый.

Хуан умолк. Миссис Пойндекстер выдержала паузу – убедиться в том, что он закончил. Потом заявила спокойно и без обиняков:

– Я совершенно с вами согласна.

Если забыть о Ноуэл, подумал Хуан, таких красавиц он в жизни не видел.

– Миссис Пойндекстер, – заговорил он снова, более дружески, – простите, если я показался вам грубым. Меня тут у вас назвали самонадеянным – и, возможно, в какой-то мере это так. Вероятно, всем беднякам, влюбленным в состоятельных девушек, свойственна самонадеянность. Но случилось так, что я больше не беден. И у меня есть серьезные основания полагать, что я Ноуэл небезразличен.