Новые миры взамен старых

"Не обращай внимания, я лишь предпочитаю перестраховаться. И пока я не заставила тебя давиться тем же самым, зачем беспокоиться?" – парировала я и осторожно положила себе в рот ещё один кусочек подсохшего мякиша.

Такси помчало нас по пустынным и сверкающе чистым улицам, его резко занесло на крутом повороте, в результате чего дверца распахнулась и мой чемодан вылетел наружу, сломав свои замки и разметав по асфальту всё содержимое. Мои вещи разлеглись по свежевымытому тротуару диким, но красочным узором, к большому интересу ранних пешеходов, которые вежливо и серьёзно, даже без тени улыбки, принялись помогать мне собирать их, вручая с поклонами и обязательными битэ41. Они отнеслись к делу крайне тактично, тщательно делая свой выбор – мужчины поднимали только платья, обувь и шляпки, тогда как женщины занимались более интимными аксессуарами. Печально было видеть, как мои зубная щётка, пудреница и салфетки для лица, лёжа в милой маленькой лужице, пропитались дёгтем и почернели. Ради сохранения порядка на столь безупречной берлинской улице я извлекла жалкие предметы, обтекающие и отвратительные, лишь для того, чтобы выбросить их при первой же возможности. Когда всё было собрано и мы с многочисленными данке шён42 наконец-то опять тронулись в путь, позади нас раздался крик: "Вартен зи, вартен зи"43, – и мы снова остановились, дабы нас догнал доброжелательный пожилой джентльмен, только что нашедший мой напёрсток.

На аэродроме Темпельхоф мы прошли стандартные таможенные формальности, после чего чиновник, наблюдавший за всеми нами опытным глазом, услужливо предложил пассажирам несколько белых пилюль, которые, по его словам, следовало принять ровно за полчаса до вылета. Но когда подошла моя очередь, я высокомерно отмахнулась от них, так как только что проглотила пару капсул "Мазерсиллс"44, и с чувством лёгкого превосходства наблюдала, как некоторые авиапутешественники взяли и опасливо проглотили лекарство, которое он раздавал с убедительной улыбкой.

Затем у меня отобрали фотоаппарат: "На случай, если вы захотите делать снимки с воздуха, что строжайше ферботен45, – заявил другой чиновник, – но не бойтесь, вы получите обратно своё чудо техники в конце путешествия".

Итак, на мой "Брауни" наклеили огромную этикетку – в два раза больше него самого – и с важным видом унесли.

Вскоре нам разрешили выйти на лётное поле, и, проходя мимо ангаров, мы увидели, что наш самолёт стоял рядом с другим, направлявшимся в Лондон. Обе машины были трёхмоторными и ярко сияли в лучах раннеутреннего солнца, а вокруг них суетились механики и мужчины в комбинезонах. Последние выносили и укладывали багаж, и я с замиранием сердца узрела наши знакомые старые чемоданы и наблюдала, как те исчезали в багажном отделении.

"Разве самолёт не станет слишком тяжёлым?" – встревоженно прошептала я Вику, но тот лишь бесчувственно ухмыльнулся и покачал головой.

И тут к борту самолёта приставили лесенку и нам сказали по ней подниматься, что мы гуськом и сделали, ступая несколько неуверенно. Всего на борту оказалось пятнадцать пассажиров, четверо из которых были женщинами. Одна из них, молодая, симпатичная, весёлая и беспечная, выглядела опытной летуньей, в то время как другая, пожилая и с серым лицом, имела испуганный вид и нервно сжимала в руках кучу плоских коричневых бумажных пакетов зловещего вида.

"Я знаю, что мне будет дурно, я уверена", – жалобно простонала она, не слушая милого пожилого джентльмена, который пытался утешить её, говоря, что всё будет хорошо, если только она забудет, где находится.

Наши кресла оказались в середине салона. Как и всё остальное, они были обиты кожей, и поэтому внутри стоял её сильный запах. Все иллюминаторы были закупорены, однако рядом с каждым креслом имелась трубка, которая, будучи поднятой, обеспечивала приток свежего воздуха. Между главным салоном и кабиной пилотов располагался небольшой отсек для курящих.

Наконец мы все расселись, и всё было готово к взлёту. Один из парней, до этого суетившихся у самолёта, раздал каждому комочки ваты, чтоб заткнуть уши, и щедрый запас этих мрачных на вид коричневых бумажных пакетов, при этом добродушно воскликнув: "Хайль Гитлер, по шесть штук в руки будет достаточно, не так ли?" И на этой радостной ноте он, пожелав нам "счастливого приземления", удалился, плотно закрыв за собою дверь. Это бесповоротное закрытие двери живо напомнило мне дни российской революции и красного террора, когда меня повторно посадили в тюрьму и надзирательница, которая привела меня в крошечную камеру, выходя, захлопнула за собой дверь, оставив меня взаперти совсем одну.

"Или это как роды, – удручённо подумала я. – Когда начинаются боли, ты понимаешь, что ничто в мире не остановит их, пока всё не закончится, и ничто не сможет остановить происходящее сейчас или избавить меня от него, пока не завершится полёт".