Вокруг висела пелена молочного тумана, скрывавшая стены. Было очень холодно, так что изо рта сразу пошел пар. Капитан Суровцев зябко поежился. Он не раз прежде бывал в бывшем дворце культуры, но сейчас не мог его узнать. Казалось, фойе стало раза в два больше, а потолок и вовсе куда-то исчез. Ощущение было такое, будто он стоит где-то на лесной поляне, и вокруг на десятки километров нет ничего, кроме деревьев, тумана и холода…
Сзади послышался удивленный голос Штыря:
– А это еще что за хреновина? Я только что видел свет в окнах, слышал чьи-то голоса… Кто потушил свет? И куда исчезли люди, вашу мать?
Капитан Суровцев трусливо втянул голову в плечи, ощущая всей кожей злобный взгляд пахана. Штырь только полгода хозяйничал в районе, после очередного передела зон влияния между разными бандами. За это время воровской авторитет показал себя редким отморозком, еще более безжалостным и алчным, чем его предшественники. У него была дурная привычка при малейшем запахе опасности стрелять направо-налево.
Милиционер хотел было объяснить, что он здесь ни при чем, что никакого сговора с арендаторами дома культуры у него нет и быть не могло, но тут из тумана вышел высокий человек. Мгла скрывала черты его лица, но Суровцев почему-то сразу узнал его. Судорожно перекрестившись, он рухнул на колени и застонал:
– Прости, Иисусе… Не по своей воле я привел сюда этих кровопийцев! Грешен я, сто раз грешен… Веришь ли, по ночам часто не сплю, кляну себя самыми последними словами. Ведь дед мой до Берлина дошел, а отец, сержант милиции, погиб от бандитской пули. Но ведь семью-то кормить надо, о Боже!
Вольга поднял правую руку, и губы насмерть перепуганного стража порядка намертво сомкнулись.
– Я не сын Божий, сколько можно всем вам говорить! – с досадой сказал Вольга. – А вот обмануть меня не просто. Семью, говоришь, нечем кормить? Это ты про трехэтажный коттедж, что строишь под Истрой?
Капитан Суровцев тоскливо опустил голову. И вдруг он увидел внизу не паркетный пол, а черную пропасть, в бездонной глубине которой что-то тяжело ворочалось, что-то стонало, излучая безысходность. И это что-то был он сам, низвергнутый туда, откуда никогда не возвращаются. Никогда.
«Ты считаешь, что такой Божий суд будет несправедлив?» – прозвучал в его голове тихий голос Вольги. И ответить на это было нечего.
Штырь и два охранника не слышали ни слова из этого разговора, да им было и не до этого. Они уже сжимали в руках пистолеты.
– Терпеть не могу телепатов, – промолвил Штырь, ощущая непривычную дрожь во всем теле. – У нас в лагере на Колыме был такой умелец, мог любого заставить поделиться с ним пайкой. Так мы этого хмыря посадили голой задницей в прорубь и обливали водой, пока его башка не превратилась в ледяной шар.
– Почему именно шар? – удивленно спросил Вольга.
– А черт его знает, почему… Надо же было как-то развлекаться! Интересно было глядеть, как телепат шевелит губами и вовсю дышит, чтобы растопить лед. Долго он так дышал. Мы с корешами даже поспорили, сколько урод продержится. Я поставил сто баксов на десять минут, и выиграл. А ведь, казалось, такой дохляк, соплей перешибить можно… Живуч ваш брат, ничего не скажешь! Но пуля она для всех пуля.
Вольга кивнул.
– Верно, пуля – это не сахар. Надеюсь, что никогда не забуду этого. История с ледяным шаром меня тоже заинтересовала. Это на самом деле, наверное, забавно – смотреть, как твой враг шевелит губами, чтобы растопить своим дыханием ледяные стенки. Наверное, не самая худшая из всех смертей, и на других злодеев она может произвести сильное впечатление.
Один из братков нервно спросил:
– Хозяин, можно я сбегаю за автоматом? Ведь эта сука нас запугать хочет, словно фраеров. Небось, щас из всех щелей на нас его парни полезут.
Штырь испуганно огляделся. Как все бандиты, он был трусоват, и не любил неприятных сюрпризов.
Вольга вдруг расхохотался. Сложив руки на груди, он с иронией смотрел на вымогателей.
– Вот что, работнички ножа и топора, – сказал он. – Времени у меня мало, поэтому не тратьте своего блатного красноречия. Денег никаких я вам не заплачу, и не надейтесь. Ни вам, и никому другому. А вот общаться с такими типами мне придется, по-видимому, часто. Очень не хочется прибегать к суровым мерам, но ведь другого языка, кроме языка силы, вы не поймете? Иван Трофимович, я прав?
– Прав, прав! – закричал милиционер, с радостью вновь обретя дар речи. – С этими гнидами надо быть не просто жестким, а жестоким. Если дать хоть какую слабину, они пустят в ход все: и пули киллера, и бомбы, и огнеметы, и даже ракеты – оружие у них будь здоров! И они ничего и никого в Москве давно уже не опасаются.
Вольга кивнул и перевел взгляд на растерянного Штыря.
– Да, мне придется быть жестоким. И это самое ужасное, с чем мне предстоит столкнуться по пути к Башне… Уйдите, умоляю, сейчас же уйдите, и забудьте о мести, и вообще обо мне! Только это может вас спасти.