Новые праздники

Прошло несколько недель, и я решил, что надо бы все-таки провести разведку боем, и позвонил Эле. Она очень запросто, благо это вообще ее способ общения, пригласила меня в гости, а так как я живу на Малой Бронной, а она на Остоженке, то через полчаса я уже был у нее и интеллигентно вгружал ее нашей последней записью так называемой Первой Симфонии. Ей почему-то понравилось, и она даже решила, что мы – хорошие музыканты, хотя в сравнении с сибирской, зачастую неоправданной, разухабистостью это было похоже на правду.

Эля сказала: «Давай писАться!» Я тоже сказал «давай». Но вместо этого она позвонила мне через неделю и сказала, что сейчас мне будет звонить некто Марина Баришенкова, как потом выяснилось тоже, как и Никита, театровед и большая поклонница группы «Jetro tull», на предмет того, не могли бы мы ей помочь с аранжировками и записью ее девичьих песенок.

Я, конечно, заинтересовался предстоящим новым знакомством с новой для меня девушкой, и сексуальный интерес заведомо играл не последнюю роль в том, что я дал согласие, не посоветовавшись со своими соратниками, которые, кстати сказать, не оказались впоследствие против.

Но в ещё большем последствие, у нас ничего не вышло, потому что Марина оказалась девочкой очень милой, хоть и не моем вкусе, но совершенно непонимающей, чего она хочет от музыки, от жизни и вообще от всего. Работать с ней коллективно оказалось невозможно. Хотя, как я потом понял, у нее были очень милые песни, и если у меня когда-нибудь появится возможность делать на дому, спокойно и без грузняка, компьютерные аранжировки, я, честное слово, с большим удовольствием сделаю что-нибудь для нее, если она, конечно, будет настолько любезна, что не будет мне постоянно объяснять, чего бы она хотела в музыке. Все одного и того же хотят: чтобы было «круто». Это я вполне могу обеспечить, и без ее советов все только быстрее пойдет.

В следующий раз я позвонил Эле уже где-то в октябре, четко понимая, чего бы я хотел записать. А записать я хотел наш новый цикл «Postскрипtum». Я позвонил ей в воскресное утро, чуть ли не день совковой конституции семьдесят седьмого года, и она сказала, чтобы я прямо сейчас и приходил. Я не был готов к такому повороту событий, но поехал. Я почти записал у нее две или три фортепианные вещи, каждая для двух инструментов, из которых в реальный «Postскрипtum» вошла только одна.

Мы довольно плотно поработали часа полтора, после чего Эля сказала, что я авангардист, чем не удивила меня, и что господин Кафка «отдыхает», в чем я немного для приличия посомневался, и хотел было продолжить запись, но началось чаепитие. Короче говоря, больше мы так ничего и не записали, но чаю выпили изрядное количество. Меня это насторожило, когда я шел домой уже где-то глубоким вечером. Я все-таки люблю работать, но не люблю при этом никого подгонять, тем более, что у меня не было возможности платить деньги.

Я позвонил ещё пару раз, вяло пытаясь продолжить запись и за одно убедить себя, что студия «Мизантроп» – это моя, блядь, путевка в жизнь. Ничего на тот момент не вышло.

Так прошел целый долгий год. За это время мы записали уже не только «Postскрипtum», но ряд других, блядь, неповторимых творений. Правда, не у Эли, которая в человеческом плане всегда вызывала во мне большую симпатию, а на гнесинской студии и за «бабки».

На самом деле, все в наших отношениях стало меняться к лучшему ещё в марте девяносто пятого, когда наш так называемый менеджер Сергей Кошеверов, он же Серж Хризолит, кстати, редкой охуенности человек, без балды, что называется, непонятным для меня способом выбил нам бесплатную поездку на фестиваль «Оттепель 95» в город Архангельск, где все было сколь нельзя лучше. Перед отъездом нам срочно понадобилось сделать несколько копий с «дата» на обычные кассеты. Я опять, говно-человек, вспомнил про Элю и позвонил ей. Она опять весьма приветливо пригласила к себе, и на следующее утро мы с Кошевером отправились к ней, захватив с собой водочки. Пить с утра – дело нешуточное. Это всегда убивает целый день, ибо на пятидесяти граммах редко кто останавливается, постоянно «берется ещё», но часам к трем дня все равно пьянка заканчивается, потому что кому-то на работу, у кого-то ещё какие дела, которые оказывается совершенно невозможно делать, поскольку настойчиво клонит в сон, но если лечь, то начинается «вертолет», а блевать нет сил. Так и сидишь, как мудак; ждешь, пока протрезвеешь. А на спасительный в этих ситуациях кофий я тогда ещё не успел подсесть.

Ну так вот, Эля переписала нам на кассету наш Другой Оркестр, посердившись немного, что мы не у нее записались (Я ещё подумал: «Как же, запишешься у тебя».), а потом, конечно, не удержалась от того, чтобы не похвастаться своими новыми работами. Этой новой работой оказался черновик альбома некоего Олега Чехова, с которым мы потом столько вместе соли поели. Тут-то я и охуел. Скажу совершено честно, это была первая запись, сделанная на Элиной студии, которая не просто произвела на меня хоть какое-то впечатление, но прямо-таки понравилась.