Блядь! Это была музыка, да и мало того, это была очень близкая мне душа, как мне доложили, в данный момент оканчивающая физический факультет Донецкого университета и прописанная в далекой курортной Ялте. Чехов – штучка, подумал я, и опрокинул новый стопарик. Эля, видимо, тоже почувствовала, что на сей раз мне и впрямь нравится то, что я слышу, и с удовольствием принялась рассказывать мне всякие харизматические истории о вышеупомянутом Чехове. Более всего меня позабавило, что человек с такой фамилией оказался не то внуком, не то правнуком господина Попова, каковой, осмелюсь вам напомнить, изобрел не какую-нибудь очередную собачью херню, а радио, блядь. Вот оно как!
Но уж совсем мы стали до определенных пределов друганами с девочкой Элей Шмелевой, когда я как-то зашёлк ней в гости в начале ноября крайне урожайного для меня девяносто пятого года. Тут мне придется на некоторое, надеюсь, непродолжительное, время увести вас на боковую, но неотъемлемую в системе жизненных коммуникаций дорожку.
Наш бас-гитарист Вова Афанасьев, как и все люди, в период обучения в средней школе не был обделен одноклассниками, которые в силу вполне понятных человеческих обстоятельств сохранились в качестве действующих деловых знакомых не у него, но у нашего просто-гитариста Сережи, который учился в той же школе, что и Вова, но на класс старше, а потом стал учиться в одном институте с этими самыми вовиными бывшими соучениками.
Эти бывшие вовины соученики, а к тому времени и бывшие соученики Сережи, ибо институт уже был закончен, в свое время захотели попробовать себя в качестве владельцев молодежного клуба. Такая возможность им довольно быстро представилась. Появился некий дядя-мальчик, купивший не так давно небольшой речной дебаркадер. Для тех, кто не знает, скажу, что дебаркадер – это некое, родственное барже, плавучее сооружение, отличающееся от последней более серьезным подходом к отделке внутренних помещений. Всю эту байду этот самый Вова (не наш, а дядя-мальчик, купивший дебаркадер) перевез в тихую гавань реки Москвы где-то в районе метро «Автозаводская». Не то этот Вова-3 (ибо о Вове-2 ещё будет особый разговор, и хотя он ещё не появился на страницах моего романа, в отличие от Вовы-3, но дать ему третий порядковый номер не поднимается никакая из моих рук) сам был художником, не то в художниках ходили его друзья, но ему очень импонировала идея устроения на своем «судне» молодежного клуба с акцентом на плавучую художественную галерею. Тут-то и появились одноклассники Вовы-1 с букетом свежих по причине бурления в их жилах пассионарной молодой крови всяко разных инициатив.
К чести Другого Оркестра могу заметить, что мы были одними из первых музыкантов, почтивших это новое для всех место своим концертом. Вслед за нами там появился великий на тот момент пассионарий Слава Гаврилов со своими «Ехидными портретами», к которым на Дебаркадере относились по-разному: от обожания до полного неприятия.
В то далекое время бытования Дебаркадера в районе «Автозаводской», а был это, чтоб не соврать, конец девяносто четвертого – начало девяносто пятого годов, мы, Другой Оркестр, считали, что перед нами вот-вот сложит оружие весь просвещенный мир (о, святая наивность!), в силу чего были очень требовательны и непримиримы в момент расчета своих перспектив в том или ином месте. В этом плане Дебаркадер нам не понравился. Там почти не было возможности отстроить хоть мало-мальски приемлимый звук на концерте, был дикий холод в помещении, отапливаемом с помощью какой-то диковиной термо-пушки, и совершенно охуевшие по жизни бывшие авангардисты, переквалифицировавшиеся в тусовщиков и тихих алкоголиков, продолжающих при этом предъявлять к миру необоснованные претензии.
Но с другой стороны там было охуенно уютно и клево. Это напоминало несчастным детям Совка островок почерпнутого из культовых младо-интеллектуальных книжек богемного мира искусства. Сидя в зале на втором этаже, ибо Дебаркадер был именно о двух этажах, страстно хотелось заставить себя поверить, презрев весь свой уже довольно обширный для каждого из посетителей опыт поедания жизненного дерьма, что действительно, блядь, сейчас мы все, нищие уебища от Искусства, соберемся с последними силами и начнем строить светлое будущее, в каковом нам будет уютно и хорошо, как с детства мечталось. Страстно хотелось убедить себя в том, что, блядь, это наш шанс, что нужно уцепиться за этот блядский островок всеми коготками душонок. Иногда это получалось, если к моменту сомнений удавалось успеть выпить достаточное количество алкоголя, а иногда, сколь ни желалось так обнадеживающе думать, ничего не выходило.