Новые приключения в Стране Литературных Героев

Профессор. Ну, сказал тоже – точь-в-точь! Нет, брат. В том-то и штука, что эту звуковую игру ни в коем случае нель­зя буквально перевести на другой язык. Она чисто английская. Только английская. И поэтому каждому русскому переводчику приходится подыскивать что-то свое. Между прочим, как раз в этом и состоит неслыханная трудность перевода и самой этой старой песенки, и вообще книг Льюиса Кэрролла... (Неожиданно рассмеялся.)

Гена. Чему это вы, Архип Архипыч?

Профессор. Да так. Вспомнил одну шутку. Замечатель­ный советский переводчик Борис Заходер... Ну, ты его знаешь по «Винни-Пуху», по «Мери Поппинс»...

Гена (с уважением). А-а!

Профессор. Одним словом, он однажды объяснил, по­чему долго не решался приступить к переводу «Алисы в Стране Чудес». Друзья все время приставали к нему: «Неужели тебе не хочется перевести «Алису»?» А он отвечал: «Очень хочется, только, по-моему, уж легче перевеЗти к нам Англию!» Настоль­ко, значит, книги Льюиса Кэрролла вросли в английский быт, и в английскую историю, и в английский язык... Да что там «Али­са»! Книг, до такой степени не поддающихся переводу, в общем, не столь уж много. Однако и в других случаях... (Но тут, резко оборвав, как это может показаться Гене, собственную мысль, профессор неожиданно спрашивает его.) Скажи, ты «Гамлета» читал?

Гена. Конечно! И недавно совсем!

Профессор. В чьем переводе?.. Ах да, ты ведь их не запоминаешь... Попробую установить сам! (Начинает деклами­ровать.)

«Быть или не быть – таков вопрос;
Что благородней духом: покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством?..»

Ну? Знакомо? Этот перевод читал?

Гена(виновато). Прямо не знаю, Архип Архипыч. Похо­же, но...

Профессор. Ясно. Тогда послушай вот это!

«Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними?..»

Гена(радостно). Узнал! Этот самый!

Профессор. Ну, вот видишь! Все прояснилось. Значит, ты читал трагедию Шекспира «Гамлет», переведенную Борисом Пастернаком. А в первый раз я цитировал не менее знаменитый перевод Михаила Лозинского, и, думаю, ты не случайно не при­знал того принца Гамлета, так сказать, за своего?

Гена. Ясно, не случайно! Я ж говорю: вроде и то, а вроде... и не то.

Профессор. Красноречиво, ничего не скажешь. А мо­жет быть, все-таки попробуешь внятно объяснить: чем же имен­но различаются эти два Гамлета или, по крайней мере, два мо­нолога?.. Смелее!

Гена(не очень-то смело). Ну... Гамлет из того перевода, который я читал, он... Понимаете, он как будто где-то близко находится. Почти что рядом. У него все как-то очень живо по­лучается. Понятнее, что ли. Вот он говорит, и я все очень хорошо понимаю, как будто он ко мне обращается. А тот... Тот тоже, на­верное, очень интересный, только...

Профессор(одобрительно). Ну? Ну?

Гена. Только он, наоборот, какой-то далекий. Какой-то, я не знаю, старинный, что ли.

Профессор. Старинный? Но, полагаю, все же не на­столько, как вот этот, третий Гамлет?

Возможности Архипа Архиповича нам известны, и поэтому мы уже не удивимся появлению этого «третьего». Удивиться скорее надо тому, каков он: величав, торжествен и даже напыщен.

Гамлет.

Что делать мне теперь? Не знаю, что зачать.
Легко ль Офелию навеки потерять?
Отец! Любовница! О имена драгие!
Вы были счастьем мне во времена другие!..

Гена. А это кто еще?

Профессор. Как кто? Я же сказал: тоже принц Гамлет. И притом произносящий все тот же монолог... Да, да, тот самый, который по-английски начинается словами: «Tо bе or not tо bе», – по-русски: «Быть или не быть», а в этом переводе – сов­сем иначе: «Что делать мне теперь?»

Гена. И кто ж это себе такое позволил? Да это же...

Профессор. Не взбалтывайся. Не уподобляйся Шал­таю-Болтаю. Это самый первый русский перевод «Гамлета», сделанный еще в восемнадцатом веке и не каким-нибудь там не­умелым стихоплетом, а знаменитым Сумароковым! Настоящим, как теперь выражаются, мастером!

Гена. Уж не знаю, куда его мастерство подевалось, а толь­ко...