Новые райские кущи

— Версии были разные, — кивнула Софья, соглашаясь с его доводами. — Кто-то считал, что существует прямая угроза Ленинграду, а кто-то утверждал, что после финской войны границы достаточно надежно отодвинуты. Но не суть. Не в этом дело. Просто Прохор с Агриппиной прекрасно знали, что такое голод. Они же все первые годы революции и Гражданской войны находились в Петрограде, а тогда в городе царил настоящий голод и полная разруха. Суп «Черные глазки» считался небывалой роскошью. Знаешь, что это такое?

— Первый раз слышу, — отрицательно покрутил головой Ладников.

— Это суп из сушеной воблы. Причем не такой, как мы ее себе представляем, а старой, бог знает где лежавшей и хранившейся годами, задубевшей до каменного состояния и побитой пищевым червячком. У них старший Архип выжил только потому, что Агриппине, как работнику Совнаркома, беременной, и потом и родившей, давали усиленный паек. В который входила сушеная морковка вместо чая, сухари-чернушки и та самая вобла.

— Жесть, — впечатлился Ярослав.

— Ага. Треш такой реальный, как выражаются Тори с Дашкой. Поэтому-то дед, зная, что уйдет на фронт, и постарался как можно больше всего продумать и сделать для семьи. У них имелась небольшая дачка, выделенная им как партработникам. Они там не сажали никаких грядок, но вместе с домом был еще и сад. Они собирали фрукты-ягоды, сушили и ели эти сухофрукты аж до следующего урожая. Да еще много разных трав, бабушка любила травяные сборы. И, главное: в подполе на даче хранилось сушеное мясо. Их друг и товарищ по партийной работе был заядлым охотником и частенько привозил из своих охотничьих походов высушенные до каменности тонкие такие пластины сырого мяса, которые могли храниться годами. И презентовал Прохору с Агриппиной. Бабушка с дедом это мясо не ели, но принимали с благодарностью и складывали в подполе. Вот они и собрали на той даче все, что только можно было пустить в пищу, а потом перевезли в свою ленинградскую квартиру. Крупы, мука, масло, сухари, которые они закупили, это мясо да высушенные ягоды с травами спасли всех от голодной смерти. И в первую очередь — маленького Егорку. И не только его. Соседями Прохора и Агриппины были муж с женой, оба врачи, которые в первые же дни войны ушли на фронт, а детей своих — мальчика-трехлетку и девочку, которой исполнилось всего полтора годика, оставили на родителей жены. Только в первую же массированную бомбежку по городу дед этих самых малышей погиб, получив множественные осколочные ранения, а его жена слегла с сердечным приступом, узнав о гибели мужа. Агриппина с Лизой, узнав о случившейся с соседями беде, забрали детей и их бабушку к себе. Выхаживали женщину, как могли, но она не справилась с болезнью и умерла через пару недель. А дети так и остались с нашими. Это осенью произошло. А позже Агриппина принесла в дом еще одного малыша, мальчика двух лет. Тоже из их дома, но из другого подъезда, родители которого тоже были на фронте. Бабушка и дедушка, с которыми он жил, умерли от голода, стараясь сохранить внука и отдавая ему свои пайки. Это уже первой блокадной, совсем голодной, страшной и лютой зимой случилось. Мальчик был истощен и изможден до последней стадии, но женщины его вы́ходили. Они смогли сберечь всех деток, хотя их спасительные запасы кончились уже ко второй зиме. Но Агриппина работала в администрации, она же так и оставалась партработником на достаточно высоком уровне. Лиза работала в госпитале и, договорившись с начальством, брала с собой самых младших деток: Егорку и полуторогодовалую Оленьку. А Ерофей работал на заводе. Он там практически и жил на том заводе. Так уставал, что валился после смены на дежурный топчанчик в углу каптерки и спал мертвым сном. Вставал — и снова к станку. Ну, а мальчишек, которые постарше, отдали в садик. Где-то через год и младших в садик пристроили. Представляешь, в блокадном Ленинграде работали садики.

— Я даже не знаю, что сказать, — признался Ладников, испытав от услышанного рассказа душевное потрясение.