Новые райские кущи

— Ба! — Обиженная жестким обвинением Дашка не собиралась отступать и останавливаться. Воспользовавшись взятой Эльвирой Аркадьевной паузой, она ринулась и дальше рубить свою правду-матку, с молодецким хеканьем и задором разоблачая уже всех скопом: — Да ты присмотрись к ним! — Она широким жестом обвела сидевших за столом. — Многие же на высказанную дядь Леней идею реализовать и поделить сокровище отреагировали с эдаким деланым внешним негодованием, типа: «Вы чо, не положено! Не замай вещь!» Вроде как защитники справедливости и соблюдения древних заветов. Ага! Щаз-з-з! — форсированно-саркастически произнесла она. — Сидят теперь и обдумывают с большим внутренним аппетитом заманчивую перспективу обогатиться на халяву.

— Меня радует, Дарья, — ровным, спокойным тоном ответила внучке Эльвира Аркадьевна, — твое умение изъясняться прекрасным русским языком, прибегая к красочным образам. Но невероятно огорчает твой юношеский максимализм и неумение сдерживать глупые мысли и дикие порывы. — И, не дав Дашке сунуться со своими «тремя копейками за правду» в ответ, тем же спокойным тоном окоротила девочку: — Запомни навсегда, Дарья: прежде чем сыпать обвинениями и выдвигать кому бы то ни было претензии, следует сначала заручиться неоспоримыми доказательствами его вины. Иначе в лучшем случае это воспримут как пустое тявканье глупой мелкой собачонки, не более того. В худшем же могут вразумить физически или призвать к ответу по статье закона о клевете. Но в любом из этих вариантов тебя более никогда не станут воспринимать всерьез. А теперь, когда все успокоились, давайте пообедаем, не перебивая себе аппетит препирательствами и обсуждением неприятных тем.

Она указала на горничных, закатывавших в комнату сервировочные тележки, заставленные тарелками и фарфоровыми пузатыми супницами с торчавшими из их крышек ручками от половников:

— Тем более нам уже подают основное блюдо. А вот после обеда, — продолжила свою речь Эльвира Аркадьевна, — вы можете сколько угодно обсуждать вопросы, которые вас тревожат. И выдвигать друг другу претензии. — И завершила обращение к собравшимся пожеланием: — Всем приятного аппетита.

Ни с кем ничего обсуждать Софья не собиралась, — спасибо, нет! Ей сполна и даже более чем хватило глупой свары, произошедшей буквально на пустом месте и исключительно из-за вздорного характера тетки. Во — выше головы!

В данный момент Соне нестерпимо хотелось одного: свалить от всей этой компании куда подальше и как можно быстрей. Она даже принялась всерьез обдумывать возможность просто встать со своего места и уйти. Молча. И глубоко по фэншую, кто и как из присутствующих воспримет этот ее уход.

Софью всегда угнетали ситуации, когда приходилось есть в большой компании. Для нее прием пищи был процессом личным, скорее интимным и в чем-то даже медитативным, поскольку она никогда не совмещала еду с каким-нибудь иным занятием: не читала и не смотрела что-то в телефоне или телевизоре. Она находилась в самом процессе — наслаждаясь и смакуя вкус еды. Потому и компаньонами в данном процессе для нее могли быть только самые-самые близкие люди. И желательно не все сразу.

Часть присутствующих за столом близкими Софья не числила, да и к родственникам тоже не очень-то относила: просто члены семьи, но никак не близкие люди. Ей и так-то было некомфортно разделять с ними трапезу, а уж после некрасивой сцены с разборками и вовсе стало тягомотно до подташнивая.

Софья постаралась отрешиться, внутренне отгородиться от людей и окружающей обстановки и сосредоточиться исключительно на блюдах, что ела. Постаралась смаковать, наслаждаться по-настоящему вкусной едой и думать…

А вот думать о чем-то отвлеченном у Софьи никак не получалось. Вернее, как не получалось… Отлично получалось выкинуть из головы все рассуждения вокруг пропажи сокровищ. Бог бы с ними, ну не канут же они в безвестность, не растворятся бесследно — в этом она была совершенно уверена. А вот господина Ладникова удалить из своих мыслей Софье Палне не удавалось никак — хоть что делай! Она старательно отмахивалась от одного эпизода с его участием из их прошлой совместной жизни, как тут же выскакивал из памяти другой; она строго приказывала себе забыть о том случае, как вместо него появлялся следующий.

В общем, не обед у Софьи Павловны получился, а сплошное мучение.

Поэтому-то, едва бабушка дала отмашку о конце обеда, Соня торопливо поднялась из-за стола с прямым и конкретным намерением немедленно покинуть столовую.

Но не тут-то было.

— Софья, я попросила бы тебя ненадолго задержаться, — ровным тоном произнесла Эльвира Аркадьевна.

Прикрыв глаза, шумно втянув воздух и только что не застонав в голос от досады, Соня постаралась справиться с эмоциями и обуревавшими ее в этот момент чувствами.

— «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться», — хохотнул Володя, толкнув уместную цитату. И, остановившись возле замершей Сони, ободряюще погладил ее по плечу, посочувствовав: — Держись, Сонечка, все не настолько страшно. Если что, кричи-зови, примчусь на помощь.