Новые русские

Элеонора не находит сил для ответа. Она разворачивается и проходит в залу, отделенную от прихожей широким прямоугольным проемом. Между двух окон, занавешенных воланами белых французских занавесок, называемых «маркизами», на небольшом столе дворцового стиля стоит огромная лампа. Ее основание — метровая пузатая фарфоровая ваза синего цвета с золотыми узорами и роскошным рисунком в матовом овале, изображающим пажа, склонившегося на одно колено и аккомпанирующего себе на лютне, а с балкона, выставив очаровательную ножку в кружевных панталонах, мечтательно слушает его юная красавица. Золотистый абажур с тяжелыми кистями куполом шатра возвышается не только над столом, но и двумя креслами из карельской березы, сиденья которых обтянуты блестящим синим шелком. На одно из них печально садится Элеонора. Гликерия Сергеевна по привычке подходит к двум другим креслам, спрятанным за невысокой старинной ширмой, и гладит руками яркие вышитые цветы на темном шерстяном фоне спинок. Между кресел — высокий бронзовый треножник с монолитной малахитовой пепельницей. Гликерия Сергеевна убеждается, что на краях пепельницы нет свежих выбоин. Потом садится возле Элеоноры под золотистый абажур лампы.

— Не может же он, в самом деле, ни с того ни с сего взять и появиться? — говорит она быстро и громко.

— Появился, — устало констатирует Элеонора.

— А в чем одет? — оживляется Гликерия Сергеевна, возбужденно поблескивая своими немигающими фарфоровыми глазами.

— В том самом фраке, в котором похоронили.

— Значит, не лежится ему под землей…

Элеонора знает, когда свекровь нервничает, то начинает растопыренными пальцами ворошить свои фиолетово-серые букли. Какие мысли бродят в ее иссушенном любовными интригами мозгу? Скорее всего, она не в состоянии адекватно оценить появление сына. Если он действительно ее сын. В чем Элеонора начинает сомневаться. От волнения Гликерия Сергеевна мелко трясет кукольной головой.

— Ты уверена, что не приснилось? Всякое бывает. Мне иногда, особенно вскоре после смерти, Иван Модестович снился, царство ему небесное. Точь-в-точь, как живой. Заходит вдруг в спальню и говорит: «Одевайся, мне сейчас орден будут вручать. Сам товарищ Сталин послал за тобой». И я дура дурой наряжаюсь — бальное в пол черное платье, Шифон, скромное декольте и на грудь цепляю бриллиантовую брошь. Но почему-то Сталецкий против этого наряда. Кричит на меня и исчезает. Я плачу навзрыд. Ведь сам товарищ Сталин посылал… — просыпаюсь, подушка мокрая от слез, ночная рубашка перекручена, никакого Ивана Модестовича и в помине нет. Одним словом — сон. В то время и Сталин-то уже помер. А звание народной артистки он мне все-таки успел подписать. Я ведь в отличие от Орловой и других любительниц не крутила перед ним хвостом. Мне Сталецкий запрещал ходить на правительственные приемы. Он боялся Берию. Тот уж коль положит взгляд на чью-нибудь жену, то готовься либо к ордену, либо к ордеру… Теперь о многих дамах в связи с ним всякие истории рассказывают. А обо мне нет. Хотя я ему нравилась. Мне про это рассказывали…

Гликерия Сергеевна внезапно замолкает, встряхивает головой, хватается руками за деревянные ручки кресла и, подавшись вперед, приглушенно спрашивает:

— Значит, Василий приходил? Чего молчишь? Мне из первых уст узнать надлежит. Таисья любит приврать. Сказала, что вы с ним даже вино пили. Он что, живой? Да говори, золото мое! — не выдерживая, грозно кричит старуха.

Элеонору передергивает от ее тона. Нет никакого смысла рассказывать о появлении Ласкарата. Свекровь замучает вопросами, догадками, подозрениями. И все равно не поверит. Уж лучше соврать.

— Вы, Гликерия Сергеевна, разумно восприняли случившееся. Наверняка мне приснился сон. Но сон наяву. Возможно, я бредила. Влияние каких-нибудь магнитных бурь. Я ведь его очень любила. Это чувство и материализовалось в видение. Единственное, случившееся на самом деле, — мой испуг. Мне было страшно снова лечь в постель. Я позвонила Нинон. Оказалось, часов пять утра. — Элеонора ловит себя на том, что сама начинает верить в это. А, с другой стороны, иначе и быть не могло. Зачем она поддалась уговорам Нинон и поехала к этому жулику Артему Володину. Шарлатан редчайший! Ему полный смысл запугивать ее сказками про привидения. Вылечить Василия не смог, вот и несет всякую чушь в свое оправдание. Элеонора успокаивается. Нервный озноб, не отпускавший весь день, понемногу проходит. Старуха не сводит с нее глаз и тоже готова согласиться, что никакого пришествия Василия не было.

— Мне как Таисья сказала, я сразу заподозрила очередную сплетню. О великих людях всегда небылицы слагают. Василий при жизни держал себя замкнуто, недоступно для них. О нем боялись слухи пускать. А как умер, каждый готов оговорить.