Новые семейные обстоятельства

– У меня ни Вася, ни Сима ничего себе не отстригали, – призналась я. – Только наша бабушка однажды обрила внука налысо, оставив чубчик, думая, что я не замечу остальное. А внучке откромсала челку. Криво и коротко. Я с ней неделю не разговаривала и столько же плакала. Еще был парикмахер Карен, который тоже любил стричь мальчиков почти под ноль. Но Вася соглашался стричься только у него. Карен, когда я заламывала руки, разглядывая результат, говорил: «Немножко летний вариант».

* * *

Успокоившись по поводу прически, Ева продолжила эксперименты с внешностью. Правда, предпочитала это делать в отсутствие матери.

– Папа, можно я бровки нарисую? – подошла она к отцу.

– Конечно, можно, – ответил тот, думая, что Ева рисует человека в виде палка-палка-огуречик или портрет, когда не понятно, что это портрет, а кажется, что чудище болотное.

Ева же, получив благословение, нарисовала на себе. Одна бровь стала желтой, другая – синей. Хорошо хоть краски были акварельные.

* * *

Я в детстве ничего себе не выстригала, но точно помню, что хотела провести операцию по вскрытию. Моя мама тогда всерьез испугалась, но успокаивала себя тем, что я, возможно, стану в будущем патологоанатомом.

На день рождения – а мне исполнялось то ли четыре года, то ли пять лет – мама подарила настоящее чудо. Огромную куклу неведомого производства, называвшегося «гэдээр», ростом почти с меня. С шикарными волосами, глазами и губами. В платье, о котором живой девочке оставалось только мечтать, и в настоящих туфельках, о которых тоже можно было лишь грезить. Нет, ладно бы только туфли, но на голове у куклы, помимо невероятно красивого банта, была сеточка.

– А это зачем? – спросила я у мамы.

– Чтобы она, когда спит, не портила себе прическу, – ответила мама.

Тут я онемела. Почему мне не приходило в голову, что я могу испортить прическу во время сна? Почему у какой-то куклы есть специальная сеточка для волос, а у меня нет? И даже у моей мамы нет! И ни у кого из подружек тоже! У нас даже причесок не было, которые можно было бы испортить!

Но настоящим чудом было то, что кукла умела ходить. Медленно, но все же топала по прямой. Я, конечно же, описалась от страха при первом проходе этой красотки по своей комнате. Для начала я подстригла куклу под горшок, чтобы не слишком завидовать, а заодно и ресницы, чтобы не больно-то задавалась. Потом разрезала ее прекрасное платье. Справедливости ради стоит заметить, что сначала я раздела куклу и попыталась втиснуться в это платье, но не удалось. Туфли мне тоже оказались малы. Но обнаружилось совсем страшное. Под платьем у куклы были комбинация и трусы! Настоящие! Такого удара я не ожидала. И когда срывала с бедной куклы, названной официально, а не мной, Гретой, что тоже было обидно и больно, потому что я – простая Маша, а она – невиданная Грета, увидела на ее спине еще что-то. Квадратик на крошечных гвоздиках, будто заплатка. Будь я постарше, поняла бы, что там находятся батарейки, которые позволяют Грете ходить. Но я, во-первых, никогда не видела ходящих кукол, во-вторых, не имела ни малейшего понятия о батарейках. Поэтому решила, что, возможно, и у меня есть такой квадратик на спине. Пусть я не была такой прекрасной, как Грета, но ходить-то умела! Сейчас я понимаю, какое счастье, что квадратик находился на спине куклы между лопатками, а не на животе, например. Иначе бы я точно сделала себе харакири кухонным ножом. Но до места между лопатками не так просто дотянуться. Весь вечер, вооруженная кухонным ножом, я провела перед зеркалом, вертясь то так, то эдак, чтобы обнаружить скрытый квадратик и выломать его.

Мама вошла в тот момент, когда я стояла спиной к зеркалу, вывернув шею, с ножом в руках.

– Манечка, ты чего? – ахнула она.

Манечкой меня называла бабушка, мама чаще всего – Марго. Так что услышать «Манечка» от мамы – это все равно как превратиться в прекрасную Грету.

– Где у меня то, что у нее? – спросила я, показывая ножом на обстриженную и голую куклу, лежащую рядом. Кажется, мне все же удалось натянуть ее сетку для волос на свою челку.

– Что? – Мама явно опешила, а это с ней случалось крайне редко.

– Вот та штука на спине, – пояснила я, тыкая ножом в спину кукле.

Вместо того чтобы сообщить мне, чтобы я не валяла дурака, а занялась делами, как было всегда, мама добрых полчаса – а для нее это, поверьте, много – объясняла, что кукла ходит благодаря механизму. И коробочка – тот самый механизм. Живые люди ходят сами по себе, поэтому они и живые, а не куклы.

– А почему у нее есть трусы, комбинация, платье и туфли, а у меня нет? – уточнила я.

– У тебя есть и трусы, и платье…

– Но не такие же! – расплакалась я.

Кажется, мама тоже была готова расплакаться. Она потратила всю премию, чтобы купить мне эту куклу, подключила все связи, чтобы достать такую красавицу, а я испортила ее в первый же вечер. Да еще и рыдаю от зависти.

Больше мне мама кукол не дарила. Никогда. Разве что Снегурочку, которая умела качаться на одном месте, будто танцуя. Но так и я могла качаться.

* * *

Наверху у соседей идет ремонт. Дрель не умолкает.