– Не телявизор, а телевизор, – не выдержав, поправила Лёля.
– Ах, недоросль ты эдакая, а туда же, старших поучать, – возмутилась Мотя.
– Ах, Лёлька, Лёлька, да в кого ж ты така непутёва, – запричитала Зося, – говорено ж тебе, от энтой техники один вред.
Заплакала от обиды Лёля, так ей хотелось подарок сделать удивительный, а не вышло. Никто не рад ему. Сёстры переглянулись и примолкли.
– Слышь, Мотя, а што, он вроде и ничего, можно с него полку для снадобья смастерить.
– Почему полку, почему полку, – зарыдала в полный голос Лёля, – по нему кина смотреть надо.
– Дак штоб он казал, ляктричество надо, бестолочь ты эдакая.
– Не ляктричество, а электричество, – поправила Лёля, осмелев, вроде расправа миновала. – Дак я ветряну мельницу за избушкой смастерила.
– А как ветра не будя? – в один голос спросили сёстры.
– А с белками договорюсь, пусть в колесе побегают, одно по деревьям скачут, а я им орехов за то, а от их беготни электричество полно.
– Ох, Лёлька, бедовая ты, – вздохнули сёстры, – ладно, давай мастырь свой телевизор.
Лёля, засияв от счастья, помчалась налаживать электричество, благо на дворе ветер
был. Под антенну старую сковороду приспособила, получилось не хуже городских. И заработал у них телевизор. Бабы Ёжки поворчали, поворчали да и примолкли. Уж больно им сериалы приглянулись, Буська с Фомкой на зооканале зависали, а избушка на музыкальных передачах покудахтывать взялась.
– Эх, большая сила – эта цивилизация! – прошептала Лёля, засыпая, и улыбнулась.
Дело было вечером, делать было нечего. Сёстры-Ёжки в телевизор уткнулись, – как к хорошему быстро привыкают! Одна Лёлька неприкаянная бродила. Так что-то ей тоскливо стало, решила она прогуляться. Задумано – сделано. Лишь дверь скрипнула, и след её простыл. У перехода дорожного крутанулась, превратилась в маленькую девочку и отправилась в город. Хорошо, что лето на дворе, стемнеет ещё не скоро, полюбовалась на фонтаны, в парке музыку послушала, на людей поглазела, мороженого поела и не заметила, как оказалась на окраине города, где высотки сменились частными домами. Людей стало меньше, да огней поменьше, зато цветами запахло. Такой аромат стоял дивный. И тут среди такой красотищи – горький-горький детский плач. На лавочке у забора старого деревянного дома сидела девочка лет девяти и горько рыдала.
– Ты чего, деточка, плачешь? – присев рядом, поинтересовалась Лёля.
Захлёбываясь слезами, девочка рассказала, что зовут её Таня, что родители собираются
разводиться. Папа ругает маму за неумение готовить, а мама папу за нежелание ремонтировать дом, который, как назло, всё валится да валится. И что любит она обоих и жить без них не может.
– Тю, таку беду мы враз исправим, – вытирая Танюшке слёзы, пообещала Ёжка.
– Лёль, а почему ты так говоришь странно? – поинтересовалась Таня, немного успокоившись.
– Дак я… это… изучаю народные просторечья. Вот и тренируюсь, – выкрутилась она. – Щас речь не обо мне. Ты сиди тута и жди меня, а я мигом.
И понеслась Ёжка домой, да так, что и про ступу забыла, та за ней всю дорогу бежала. Дверью так хлопнула, что не только телевизор, но и сёстры-Ёжки подпрыгнули. И сразу в сундук, и давай там шурудить.
– Лёльк, а Лёльк, ты шо там шукаешь? – поинтересовались Ёжки.
– Где-то у нас была кастрюлька-чудоварка.
– Чудоварка? Дак я, кажись, её старыму хрычу Кощею подарила, а то он такой худосочный, страшно на него смотреть, – сообщила Мотя.
Лёля чуть не заплакала.
– Не, Моть, то ты так хотела, а як вы с ним пособачились, так ты и запамятовала отдать. Кажись, я её в гараже видала.
Сестёр аж ветром обдало, так Лёлька в гараж рванула. Ага, вот она, дорогая, теперь можно и в путь. И 15 минут не прошло, как она была возле Тани. Схватила девочку за руку и потянула в дом.
– Мама, мамочка, это Лёля! – представила Танюшка Ёжку красивой молодой женщине, которая сидела за столом и плакала над сковородой со слипшимися макаронами.
– Таня, доченька, опять они слиплись, я всё правильно сделала, а они слиплись, – теперь они зарыдали в два голоса.
– Да шо такое, кака-то семья русалок, – запричитала Лёлька, – усё солёной водой залили… Цыть! – слёзы вытерли, сопли подобрали.
А сама кастрюльку на плитку, водицы налила.
– Кладём продукты по рецепту, а сварит она сама, да так, шо пальчики оближешь, – проинструктировала Ёжка. – Это ж чудоварка!
Женщина отнеслась с недоверием к такому вердикту.
– Мамочка, ну поверь ей, я очень прошу тебя. Лёля – она такая, такая необыкновенная, – стала упрашивать маму девочка. И пока шёпотом спорили, Лёлька заглянула за печку в другой комнате.
– Домовой, слышь, домовой – выходь!
В ответ тишина.
– Слышь, старый сморчок, не выйдешь – я щас кочергой пошуружу. Выходь лучше.
Вздыхая и кряхтя, из-за печи появился маленький лохматый мужичок, весь облепленный паутиной.
– Ну шо орёшь-то, ишь, кочергой сразу, ну придремал трошки, так сразу драться.
– Как величать-то?
– Как, как, как всех домовых. Кузька я, – почесав лохматую голову, ответил тот.