– Дзинь, – звякнул колокольчик у монастырских ворот. Отец Шапочка не слишком обрадовался, его оторвали от ежеутренней молитвы, но всё же отправился к монастырским воротам посмотреть, кто заявился в столь неприёмный час. Отец Шапочка отличался беспредельной вежливостью и удивительной невозмутимостью, поэтому в его обязанности входило послушное открывание ворот и встреча посетителей. Монахи принимали строго по воскресеньям с 8:00 к заутрене до 12:00 к обедне. В монастырь и небольшую церквушку на территории монастыря разрешалось приходить с непокрытой головой и мужчинам, и женщинам, но голые плечи и колени считались непристойными. Для неразумных прихожан, вечно забывающих о приличиях, Отец Ягодка, отличавшийся чрезвычайной заботливостью и ангельским терпением, закупил на базаре целый ворох широких цветастых платков, чтобы женщины могли подобрать платок под цвет кобеднишнего, чересчур короткого или слишком открытого платья, а мужчинам полагалось проявить смирение и покорность. Под сводами часовни, недалеко от ворот, Отец Ягодка установил массивный деревянный сундук, куда сложил платки в причудливо привлекательном беспорядке. Отец Музыкант, отличавшийся великолепной пунктуальностью и абсолютным слухом, всегда распахивал сундук с первым колокольным звоном ровно за минуту до официального открытия монастырских ворот. Сложив руки и закрыв глаза, словно наслаждаясь одному ему слышимой божественной мелодией, Отец Музыкант ждал, пока по-мирски суетливые прихожане, радостно голося, укутают плечи и завяжут платки вокруг талии, затем провожал возбуждённую толпу к Отцу Книгочею. Суровый Отец Книгочей, отличавшийся превосходной памятью, энциклопедическим умом и быстрой сообразительностью, водил посетителей ровно двадцать пять минут по монастырю обзорной экскурсией, чтобы они поутихли, прониклись атмосферой благочестия и обратили наконец-то внимание на незримое, но явное присутствие Всевышнего. Только после обхода монастырского музея реликвий, сокровищ трапезной и обширной библиотеки редких книг Отец Апостол – безукоризненный и бесстрашный защитник порядка, чистоты и возвышенности помыслов – разрешал притихшей толпе зайти в церковь послушать песнопения, поставить свечки: кому во здравие, кому за упокой, – и помолиться. Новые прихожане рождались, сочетались браком, жили долго и счастливо, умирали, их крестили, венчали и отпевали, но на протяжении столетий семь бессмертных монахов ни разу не нарушили однажды заведённого ритуала. Приём посетителей начинался воскресным утром в 8:00 и ни минутой раньше или позже. Что касается случайных, незваных гостей: праздно шатающихся, любопытствующих, искателей приключений, колдунов и колдуний, воров и разбойников, скрывающихся от закона – то путь к монахам им был заказан. Хотя неподалёку, у подножия гор, обрамляющих с трёх сторон бухту, были рассыпаны многочисленные деревушки, небольшие городки и отдельные домики, выстроенные из белого и светло-розового песчаника, монастырь на острове считался уединённым, мрачным местом. Высокие, глухие отвесные стены, сложенные из серого грубого камня, почти вплотную подступали к воде, и только в одном месте перед монастырскими воротами могли худо-бедно разместиться два-три некрупных прихожанина, остальным приходилось ожидать своей очереди в лодках. Волшебная вода бухты, дарившая прохладу и попутный ветер «своим», не пускала «чужаков», изматывая жарой и полным штилем. Бесполезно было грести по направлению к острову, неожиданно появившаяся волна будто слизывала и вёсла, и рискнувшего поплыть к монастырю смельчака с обычно гладкой, как зеркало, поверхности. Мрачный аскетизм «Серой обители» не признавали лишь изящные, неподвластные ветру, словно выточенные из малахита, пирамидальные тополя, гордо возвышающиеся над монастырскими стенами, да живая, отливающая серебром зелень оливковых деревьев.
Отец Шапочка подошёл к железным, наглухо заделанным изнутри деревянными досками воротам, открыл маленькое окошко, посмотрел на дорогу, удивился, просунул голову через железные прутья, повертел головой направо, налево, ещё больше удивился: за воротами никого не было. Удивление невозмутимого Отца Шапочки было понятно: на острове за стенами монастыря позвонившему в колокольчик спрятаться было негде. Отец Шапочка пожал плечами, закрыл окошко, но едва развернулся и настроился продолжить прерванную молитву, как снова раздался настойчивый «дзинь-дзинь». Отец Шапочка снова распахнул окошко, снова выглянул и огляделся – никого. Для очистки совести монах адресовал сдержанное отеческое слово водной глади и немного подождал ответа. Но вода оставалась даже в таких странных обстоятельствах молчаливой и спокойной. Отец Шапочка снова пожал плечами, закрыл окошко, развернулся – и вновь услышал «дзинь». Монах понял, что сегодня с ежеутренней молитвой в стенах монастыря покончено, сбегал в келью за табуреткой, прихватил молитвенник и, уютно устроившись на травке за воротами монастыря, стал ожидать следующий «дзинь».