Все станет вновь великим и могучим.Деревья снова вознесутся к тучам,к возделанным полям прольются воды,и будут снова по тенистым кручамсвободные селиться скотоводы.Церквей не будет, бога задавивших,его оплакавших и затравивших,чтоб он, как зверь израненный, затих.Дома откроются как можно шире,и жертвенность опять родится в мире —в твоих поступках и в делах моих.С потусторонним больше не играяи смерть не выставляя напоказ,служа земному, о земном мечтая,достойно встретим свой последний час.(Т. Сильман)
* * *
Уж рдеет барбарис, и ароматомувядших астр так тяжко дышит сад.Тот, кто на склоне лета не богат,тому уж никогда не быть богатым.И кто под тяжестью прикрытых векне ощутит игры вечерних бликов,и ропота ночных глубинных рек,и в нем самом рождающихся ликов, —тот конченный, тот старый человек.И день его — зиянье пустоты,и ложью все к нему обращено.И ты — господь. И будто камень — ты,его влекущий медленно на дно.(Т. Сильман)
Господь! Большие городаобречены небесным карам.Куда бежать перед пожаром?Разрушенный одним ударом,исчезнет город навсегда.В подвалах жить все хуже, все трудней.Там с жертвенным скотом, с пугливым стадомсхож твой народ осанкою и взглядом.Твоя земля живет и дышит рядом,но позабыли бедные о ней.Растут на подоконниках там детив одной и той же пасмурной тени;им невдомек, что все цветы на светевзывают к ветру в солнечные дни, —в подвалах детям не до беготни.Там девушку к неведомому тянет.О детстве загрустив, она цветет…Но тело вздрогнет, и мечты не станет, —должно закрыться тело в свой черед.И материнство прячется в каморках,где по ночам не затихает плач;слабея, жизнь проходит на задворкаххолодными годами неудач.И женщины своей достигнут цели;живут они, чтоб слечь потом во тьмеи умирать подолгу на постели,как в богадельне или как в тюрьме.(В. Микушевич)