* * *
Ни разума, ни чувственного жарамы не отвергнем; оба эти дараумножим мы, творцы живых легенд.Кто избран в этом споре плоти с духом,начертит знак, хранимый чутким слухом:легка рука, отточен инструмент.Малейшее так зорко подмечая,избранники следят, как часоваячуть дрогнет стрелка, — и поймут намек!Они движеньем век ответить в силахпорханию лимонниц легкокрылыхи чувствовать, что чувствует цветок.Они ранимы, как и все созданья,но им дано (в величии избранья!)безмерной мощи выдержать напор.Пусть слабые оплакивают кары,им внятны ритмов грозные удары.Душа их тверже, чем твердыни гор.Они стоят: пастух на горном кряжестоит, как бы дремотствуя на страже,но подойти — почуешь зоркий взгляд.Как книга звезд ему всегда пророчит,так им безмолвный рост открыться хочет,светила, ночь и тайный звездопад.В глубоком сне не прекращая бдений,из бытия, рыданий и виденийони творят… И вот — поэт сражен,и жизнь, и смерть коленопреклоненноон славит, и наклон его коленаявляет миру царственный закон.(Г. Ратгауз)ИЗ ФРАНЦУЗСКИХ СТИХОТВОРЕНИЙ
Возвышенное нас разводит с нами.Несем тепло прощальное в руке,а что-то поравнялось с небесамии там — накоротке.С искусством запредельное свиданье —как ласковей разлуку назовем?И музыка… предвестье расставанья:от прежних нас всё глаз не отведем.(Б. Дубин)* * *
Если бы света явленьенам возвращало сполназемлю, — но разве не теньюс нами она сращена?Что по неволе и дрожис нами роднится? в обход —к телу стороннему — льнет?Что же нам тени дороже?Бережно свет путевойперемешает с листвой,скрыв до поры луговину,и с новизной лучевойдаст пообвыкнуться сыну.(Б. Дубин)ПИСЬМА К МОЛОДОМУ ПОЭТУ
Париж, 17 февраля 1903 года.
Милостивый государь,
Ваше письмо я получил лишь недавно. Я хочу поблагодарить Вас за Ваше большое и трогательное доверие. Вряд ли я могу сделать больше: я не могу говорить о том, что такое Ваши стихи; мне слишком чуждо всякое критическое намерение. Слова критики могут менее всего затронуть творение искусства: и критика всегда сводится к более или менее счастливым недоразумениям. Не все вещи так ясны и выразимы, как нам обычно стараются внушить; многие события невыразимы, они совершаются в той области, куда еще никогда не вступало ни одно слово, и всего невыразимее — творения искусства, загадочные существа, чья жизнь рядом с нашей, временной жизнью длится вечно.
Сделав это краткое замечание, я могу Вам сказать лишь одно: в Ваших стихах своеобразия нет, но в них сокровенно и тихо намечается что-то свое. Яснее всего я это чувствую в последнем стихотворении «Моя душа». Здесь что-то личное хочет выразиться вслух, хочет найти образ и слово. И в прекрасном стихотворении «Леопарди», может быть, возникает что-то вроде родства с этим Великим и одиноким духом. Все же эти стихи еще немного значат; в них нет самостоятельности, даже и в последнем стихотворении, и в стихах о Леопарди. Ваше чистосердечное письмо, которым Вы их сопроводили, не преминуло объяснить мне те недостатки, которые я чувствовал, читая Ваши стихи, но не мог еще назвать в точности.